А Матвей — нет, не жил ею, этой их наивной детской жизнью. Массу примеров он уже видел, покрутившись тут и там, когда люди с блестящими дипломами работали за смешные копейки в рабском подчинении других — вчерашних выпускников профессионально-технических училищ, не способных составить на бумаге и пары связных фраз.
Нет, образованность в девяносто первом году не в чести была — все помнят. Ценились — решительность, удачливость, напор, отвага, жестокость, бесстрашие, сила воли.
Отдельно — и неплохо — оплачивались твердые кулаки. И даже только указательные пальцы, умеющие плавно и вовремя нажимать на спусковую скобу.
Профессора считали копейки, а халдеи сколачивали состояния.
Примерно понимая правила новой жизни, Матвей теперь совсем не желал направлять усилия на добычу престижного диплома — явный тупик, нерациональный расход сил и времени; тут следовало придумать что-то другое…
Но ничего он не придумал, потому что в тот августовский вечер этажом выше хлопнула дверь, раздались торопливые легкие шаги, и мимо несостоявшегося студента пробежал тощий, лохматый мальчишка, известный всему двору под прозвищем «Знайка».
Они практически не общались. Их матери были если не подруги, то добрые знакомые, подолгу возле входа в парадное обменивались новостями, жалобами на судьбу и цены. А сыновья близко не сошлись. И вот, спустя десять лет после первого, и последнего, рукопожатия, длинноносый Знайка прошел было мимо — но вдруг замер. На полном ходу развернулся на сто восемьдесят градусов. Без улыбки протянул руку:
— Здорово.
Крепко удивленный, Матвей осторожно пожал маленькую сухую ладошку.
— Задумался? — деловито спросил сосед.
— Ну да.
— О деньгах?
— Угадал.
— А тут и угадывать нечего. Сейчас все о них думают. О деньгах.
— Здесь ты прав.
— Знаю, — твердо сказал Знайка, и Матвей понял, отчего у этого субтильного, внешне абсолютно несерьезного недоросля такое забавное мультипликационное прозвище.
За несколько последних лет длинноносый прыщавый юнец, некогда торопливо пересекавший двор с гитарой в тяжелом футляре (учился, надо же, в музыкальной школе) вырос в жилистого, деловитого паренька, куда-то вечно спешащего. Под локтем — кожаная папка.
Иногда по вечерам его привозило такси.
Никто во дворе не знал, чем он занимается. Поэтому его уважали и завидовали.
— Ты мне нужен, — сказал он, не сводя взгляда с Матвея.
— Зачем?
— Дело есть. Большое. Интересное. А главное — выгодное.
— Рассказывай, — солидно разрешил Матвей.
