Клуб был для Лоренсо вторым домом. Хулио воспринимал директора как самого настоящего шахматного наркомана. Эта зависимость не поддавалась никакому лечению. Лоренсо, например, знал наизусть, вплоть до последнего балла, рейтинг каждого шахматиста лиги. Он владел всей нужной, а зачастую и ненужной информацией обо всех клубах, лигах, турнирах и других событиях, так или иначе связанных с любимой игрой, мог подсказать начинающему игроку, какие трудности и препятствия ждут его на пути становления шахматной карьеры.
Хулио же никогда не привлекали ни поиски талантов, ни процесс огранки найденного алмаза и превращения его в сияющий бриллиант. Ко всем ученикам — многообещающим дарованиям и заурядным посредственностям — он относился одинаково ровно, учил их не столько играть лучше, сколько получать удовольствие от этого занятия. Таким образом Омедас по-своему сдерживал склонность к непримиримому соперничеству, свойственную юным игрокам, и пытался обуздать их высокомерие. На опыте друзей и коллег он прекрасно знал, как легко можно по молодости оторваться от надежного берега и броситься в безрассудное плавание в бурлящем потоке реки тщеславия. Ему было известно, к каким печальным последствиям порой приводят юношеская увлеченность и безрассудство.
Из всех подопечных Хулио делал исключение лишь для Лауры, своей племянницы. Свое отношение к ней он выражал совершенно открыто, даже не пытаясь замаскировать его перед окружающими. Между ним и Лаурой давным-давно установились совершенно особые отношения. Не зря же, в конце концов, она была его единственной племянницей.
В отличие от Роберто Хулио никогда не пытался навязать девочке шахматы. Впрочем, любовь к этой игре проявилась у нее еще в раннем детстве. Основные правила Лаура усвоила, наблюдая затем, как играли у них дома дядя Хулио и дядя Агустин, немолодой врач-педиатр, сосед по дому и большой любитель шахмат.
Агустин был влюблен в Патрисию и приходил к ней каждое воскресенье, неизменно принося какое-нибудь печенье или пирожные, непременно собственного изготовления. Его умение готовить всякие сладости было просто несравненным, но к этому таланту, по мнению Патрисии, примешивалась несколько избыточная, даже приторная сладость в манере ведения разговоров. Она находила своего ухажера очень милым, очаровательно старомодным, галантным, предельно робким и ненастойчивым.
Не желая обижать его, она отвергала все изысканные и деликатные ухаживания, поначалу столь же осторожно, а затем все более демонстративно и открыто. Агустин, казалось, не замечал ничего: ни тонких намеков, ни вполне недвусмысленных демонстративных заявлений. С неизменным упорством он появлялся на пороге квартиры Патрисии каждое воскресенье в течение вот уже более года.
