Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной | страница 117
— Пришлось один раз хоккейную каску надеть! — Танька ржет повизгивая. — После этого он не приходил… почему-то… А еще был бизнесмен… ну, не БИЗНЕСМЕН, а так, что-то там мелко предпринимал… Он предпочитал все дела вести, сидя на унитазе. Представляешь? Встаешь утром, идешь пописать, а он там расположился, как в офисе, — трусы спущены, на коленях — ноутбук, на ухе — гарнитура, на кого-то орет и пердит, орет и пердит.
— Мама дорогая, — стонет Танька, — я сейчас обоссусь…
— А сгоняешь, так не уходит, а внимательно разглядывает все твои физиологические отправления…
— А носки! — восклицает Танька.
— Точно! Это у них фетиш покруче собственных яиц и женских трусиков!
— Мой-то… мой… представляешь, он их… нюхал! Придет с работы, снимет один носок, занюхает. Причем на глазах у мамы. С ней чуть сердечный приступ не случался. Занюхает, аккуратно сложит и ходит весь вечер в одном носке.
— Зачем?!
— Для терморегуляции!
— ?!
— Он утверждал, что таким образом его организм термо… термо… регулируется!
Выбегаю на улицу, стаскиваю, присаживаюсь. Туалет искать некогда — воды не ждут. Рядом журчит Танька. Оправились.
— Я, конечно, понимаю, что отношения мужчины и женщины — это отношение троих: ее, его и его члена, но у нас это был четырехугольник — я, он, его член и моя вагина… «Моя щелочка» — вот как он ее называл. Припрется и на ушко шепчет, как он по мне скучал и как его дружок прямо на работе вспомнил о своей щелочке и так встал, что ему самому встать уже было неприлично…
— А куннилингус? — вопрошаю. — Иные с таким смаком вгрызаются, что становится страшно за матку — вдруг в порыве страсти сожрет? И еще пальцы заталкивают, точку «Д» ищут, сексуальные маньяки, херовы. Понасмотрелись немецкой порнухи, поначитались всяких бредней и воображают из себя половых гигантов. Один малец так вообще только половину члена вставлял, представляешь? Спрашиваю — а nahuya? А он — чтобы доставить тебе неземной кайф и скармливать себя семенем бессмертия… Целый час может скармливать, остается либо лежать в луже, пока не надоест, или изнасиловать китаеведа-любителя…
48. Адам
Танька уже спит. Подтащила кресло к окошку и смотрю на луну. Печальный лик взирает на землю. Тишина и благодать… Что же не дает людям упокоиться в них? Что за моторчик постоянно стучит в голове, надоедливо выводя стежок за стежком: надо, надо, надо, надо… Кому надо?! А главное — зачем? Все эти затхлые оправдания о самореализации, о творческом потенциале, о, тьфу, господи, креативе, есть ничто иное как наведенные социальные помехи на чистую человечность. Хочется потому что все хотят… Ну, не все… Ну, даже не большая часть… Но ведь по телевизору показывали! Или — каждый должен оставить свой след в вечности! Да там уже столько наследили, что шагу нельзя ступить без того, чтобы не вляпаться в чье-то дерьмо! Koma lort fyri… (Вляпаться в дерьмо — фарерский)