— Крикните, — предлагаю.
— Бесполезно. Бессмысленно. Они намагничены своими и чужими идеями. Каждый отыщет тысячу причин для того, чтобы не жить, а исполнять обязанности. В редкий момент человеку дается шанс сойти с беговой дорожки… Но и тогда кричать — попусту тратить время.
— Уж не намекаете вы на то, что мы сошли с этой самой беговой дорожки? — допытывается Танька.
— Ну… вы же сели ко мне в машину? — усмехается Диоген.
— Если хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами. Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы!
— Увольте! Я лишь временное пристанище, случайный попутчик. Не претендую.
— Как-то у вас тут захламлено малость… Извините… — Танька в своем репертуаре.
— Что поделать — невелико пристанище. Кто-то живет в бочке, кто-то — на трубах центрального отопления. Я вот живу в «Бентли».
— Что и квартиры нет? — интересуюсь.
— Нет.
— И жены?
— Нет.
— И женщины?
Диоген показывает ладонь:
— Вполне достаточно, чтобы утолить потребность в женщинах. Было бы здорово, конечно, и поглаживанием живота утолять потребность в еде, но…
— Вы сумасшедший?! — восклицает Танька.
— Наверное, — признается Диоген. — С точки зрения большинства людей, постоянное проживание в собственной машине — не есть признак нормы.
— Вы, наверное, раззорившийся миллионер, — предполагаю.
— Из пущенного по ветру состояния осталась лишь крутая тачка, так? — Диоген качает головой. — Не стоит выискивать внешние причины. Просто… просто я однажды проснулся…
— И? — Танька вытягивает шею.
— Все, — отрезает Диоген. — Прочие обстоятельства — лишь иллюзия объяснения.
— И с тех пор вот так разъезжаете по городам и весям?
— Точно.
— И вы счастливы?
— Как говорили древние греки, счастливы должны быть животные, рабы, женщины и дети. Ни к кому из них я не принадлежу…
44. Песни невинности и опыта
Едем. Едем сквозь ночь, непогоду, улицы, города, мироздание. Неощутимый переход в другой мир, ясное дыхание чего-то иного, не чужого, не жуткого, а очень даже родного и близкого, но почему-то забытого, а вернее — упрятанного в глубине нежных складок самой интимной памяти за плотными створками бурой, сморщенной, неприглядной реальности. Мимолетный знак, который нередко улавливаешь в спешке псевдо-жизни, в плотных тисках обстоятельств, между молотом обрушивающегося неумолимо будущего и наковальней прошлого, от которых не спрятаться, не увернуться. Только теперь уже никуда не надо спешить, ибо нечто подхватило, вырвало из уютного ложа перламутра жемчужины и, наконец-то, отправило в бесконечное путешествие на странных волнах покоя.
