- Ой, Слава, извини... - растерянно сказала Марина.
Снег был мокрым и прилипчивым. Он большими ошметками, словно кто-то там наверху взорвал динамитом снежную тучу, с хлюпаньем и брызгами врезался в асфальт и стены, перила и ребристые ворота, покрывая их слоем прокисших сливок с творожистами комками и сочащимися каплями мутной сыворотки. Несколько таких кусков ударило его по лицу, по лбу и щекам потекло, ветер забрался под капюшон и сдернул его с головы. Все было как всегда.
Они с Мариной зашли в тамбур, но Слава придерживал ботинком входную дверь открытой - хотелось дышать этой мерзкой свежестью и не возвращаться в затхлую теплоту.
- Что это с тобой такое?
- А что? Все нормально. Даже в чайную успел заскочить с Вовой.
- С Румбахом? - удивилась Марина.
- Да нет, с Дубининым.
Тут произошла удивительная вещь. Внутри головы прошлись большой мягкой метлой, смахнули мысленный мусор даже не в угол, а собрали его в синий пластмассовый совок, немного пометались от стены к стене в поисках урны (не нашли), взгромоздили среди зеркальных стен мягкий плюшевый диван, размашисто и безжалостно написали "Рум-бах" (именно так - через дефис) на спинке, ссыпали под канапе ворох сказуемых и подлежащих пополам с наречиями и деепричастиями, разноцветные от эмоций (но все равно какие-то серые). Взгляд приклеился Марининому подбородку, остальной мир расплылся, утонул в пленке заслезившихся глаз. Подбородок очень медленно двигался, на нем сидели мелкие капельки растаявшего снега, срывались с гладкой кожи и продолжали ленивый спуск вниз, дабы окончить свою жизнь в лабиринте шерстяных ниток шарфа. Слов не было. Был медитативный речитатив, абсолютно бессмысленный сейчас - Рум-бах-рум-бах, но завораживающий, стягивающий вселенную в крохотную точку.
На границе восприятия что-то происходило. Чья-то тень (девушка? парень? - прочь, прочь - под диван), какая-то вязкая, словно искусственный мед фраза (или целый разговор - под диван)... Рум-бах... Очень знакомое... Вова? Рум-бах... Стреляем в комнату. Точно в диван. Жаль, упакован плотно и тепло, на холоде не сосредоточишься. Рум-бах... Кто же его впихнул сюда, такой тяжелый...
Разбегающихся из под тяжелого, пыльного дивана крыс, тащивших в желтоватых зубках огрызки чувств и слов, шугали все той же метлой, отчего трусоватые животные забивались обратно. Над зеркальной комнатой воздвигся еще один этаж, куда вообще напустили дым каких-то пустых и примитивных ощущений - вот стиснуты зубы, вот скрючены пальцы, вот тепло в виске. Тупое блуждание в пространстве грез. Вытянуть руки вперед, растопырить пальцы, шаг вперед, еще, коснуться указательным пальцем кончика подбородка...
