«Мы не жалели труда, чтобы преградить Гитлеру дорогу к власти. Но правительство (Германии. — Лег.) сознательно или нет саботировало наши усилия. Брюнинг пытался заставить Гитлера вести борьбу за власть легально. Каждому, кто знал Гитлера и его динамизм, это казалось вздором. Во всяком случае записка, представленная прусским премьером Брауном, пролежала у Брюнинга без движения три месяца, в течение которых канцлер не предпринимал никаких шагов против НСДАП. Через три дня после падения Брюнинга, когда его сменил Франц фон Папен, 5 июня 1932 г., новый статс-секретарь в ведомстве канцлера Эрвин Планк отправил меморандум Брауна в архив с припиской, что канцлер Брюнинг не принял никакого решения. Из этих архивных документов следует также, что письма, содержащие серьезные улики против начальника штаба CA Эрнста Рема, которые премьер Браун предлагал передать президенту Гинденбургу, по инициативе Брюнинга были уничтожены в ведомстве канцлера. Этим и закончилась последняя попытка преградить путь Гитлеру политико-полицейскими средствами…»
Оставалась еще одна возможность, пишет в заключение Роберт Кемпнер: с помощью всеобщей забастовки и решительных акций прусской полиции не позволить фон Папену совершить покушение на автономию Пруссии. Это преградило бы путь и НСДАП. Но прусское правительство не могло решиться на подобный шаг. «Бессилие? Неспособность представить себе масштабы надвигавшейся страшной опасности? Боязнь гражданской войны? Даже Папен удивился тому, что его покушение на Пруссию удалось. Он неоднократно признавался мне в этом в Нюрнберге».
Можно понять возмущение Кемпнера тем, что попытки административными мерами справиться с гитлеровским движением в веймарской Германии потерпели неудачу. Разумеется, тогдашние правящие круги страны располагали достаточными возможностями, чтобы осадить Гитлера или заставить его капитулировать, особенно после его поражения на выборах накануне краха Веймарской республики. Но без устали ведя борьбу против рабочего класса, прежде всего против коммунизма, веймарский истеблишмент — юнкерство, рейхсвер, монополии и банки — именно в Гитлере и его движении видел единственную силу, способную защитить позиции «королей угля и стали». Таким образом, полицейская расправа с Гитлером не отвечала интересам тех, кто страшился революции. Они еще не забыли о 1918 годе. Конечно же, можно было поставить крест на карьере Гитлера в 1930 году. Но позднее, после его успехов на выборах, после того, как его фракция стала самой сильной в рейхстаге, заставить Гитлера полицейскими мерами сойти с избранного пути оказалось делом нелегким. И никто в лагере правых такого не хотел. Время для этого еще не пришло. А когда оно пришло, было уже слишком поздно. Не только Кемпнеру пришлось покинуть родину. Бежать от гнева Гитлера вынужден был и Фриц Тиссен, тот самый рурский магнат, без миллионов которого не удалось бы выплачивать жалованье штурмовикам. То, что Гитлер использовал заключенные им союзы совсем в иных целях, не оказалось неожиданностью для тех, кто в генеральных штабах и банкирских резиденциях замышлял их. Поэтому-то от рук тех же самых бандитов погибли и Рем, и Калузенер, хотя общего между ними ничего не было, кроме, правда, одного: они слишком много знали о сговоре Гитлера с буржуазией.
