«В сложившейся ситуации я вношу предложение исключить из НСДАП мелкого буржуа Адольфа Гитлера!» Но точно так же, как он изменял своей старой партии, переметнувшись к Грегору Штрассеру, Геббельс вскоре изменил тому же штрассеру, взяв сторону Гитлера. А Гиммлер, долголетний адъютант Грегора Штрассера, был тем человеком, который по указанию Гитлера приказал застрелить своего благодетеля той памятной «варфоломеевской ночью» 30 июня 1934 г.
После «бунта» Севера и предложения Геббельса об исключении Гитлера из партии дело дошло до решающего сражения в Бамберге. Вот как описал это, вернувшись в Берлин, Грегор Штрассер (февраль 1926 г.):
«Гитлер прибыл на встречу в Бамберг в солидной компании. Его сопровождали Эссер, Штрайхер и Макс Аманн (фельдфебель Гитлера армейских времен), а также три автомобиля со штурмовиками. Из Берлина были лишь мы с Геббельсом. Ах, этот Геббельс! И зачем я только взял его с собой. Да еще заплатил за билет! Гитлер сразу же набросился на нас и назвал конференцию в Ганновере незаконной, а нашу программу — предательской. Он, кстати, под бурные рукоплескания своих сторонников театрально разорвал ее. Зал его поддержал. Нас было только двое. А Геббельс, которому предстояло зачитать нашу ганноверскую программу, оказался изменником. В жизни не встречал я более подлой твари. Только ой увидел, что настроение в зале меняется в пользу Гитлера, как сразу же вскочил и с пафосом заорал: «Господин Гитлер, вы меня убедили. Мы все сделали неправильно». Его встретили громкими криками «браво». И тогда Геббельс ринулся с места в карьер, заорав, обращаясь ко мне: «Господин Гитлер прав, и нет ничего постыдного признаться в собственных ошибках. Я присоединяюсь к господину Гитлеру»…»
«Бамбергский изменник», как позднее окрестил Геббельса Грегор Штрассер, в награду за свой поступок в августе 1926 года был назначен гауляйтером Берлина. Вот так и началась под крылышком Гитлера блестящая карьера Геббельса. С тех пор уже не только Гитлер, но и «великий пустомеля» тоже стал тайным врагом Штрассеров. Геббельс, впрочем, любил выставлять свой цинизм напоказ. Как вспоминает Отто Штрассер, перед каждым докладом или выступлением он интересовался у организаторов, что за публика будет в зале: «Какую же пластинку ставить сегодня — национальную, социальную или сентиментальную? Все они у меня в голове, главное — выбрать подходящую».
Свои речи он готовил очень тщательно. Его экономке в берлинской квартире пришлось раздобыть большое стоячее зеркало. Часами отрабатывал перед ним Геббельс каждый жест, выражение лица, даже движение тела. Рукописи его были испещрены разного рода пометками вроде: «ожидаемые аплодисменты» или «пауза на аплодисменты». И Геббельс редко ошибался, замечает Штрассер. Геббельс первым ввел в Берлине огромные цветные плакаты, оповещающие о его выступлениях, и прибегал ко всевозможным трюкам, чтобы привлечь публику. Как-то он приказал расклеить плакаты, извещавшие о митинге, снабдив их таким заголовком: «Император из Америки выступит сегодня в Берлине в… часов». Как выяснялось из следующего плаката, это были первые слова из доклада Геббельса, посвященного обсуждавшемуся тогда плану Янга относительно репараций Германии. Зал оказался переполненным.
