Марина знала, что своих детей у Калерии нет, есть племянники и дети племянников, которые жили не в Москве, и выбиралась она к ним раз в год, в отпуск. А всё своё время отдавала им с Алексеем. За что им такое счастье выпало — никто никогда не узнает, но ведь выпало! Вытащили козырную карту, и уже через пару недель после того, как Калерия принялась хозяйничать на их кухне, Асадов из Алексея превратился для неё в Алёшу, она кормила его пирогами с яблоками, а Марину ругала за лёгкую курточку — ведь на улице ветер! — и за маленькое пятнышко на её, Калерии, любимой Марининой юбке. И всё это воспринималось как само собой разумеющееся, и даже Антонина Михайловна утверждала, что теперь у неё сердце на месте, а отец и свёкр, одинаково робели перед Калерией Львовной, которая говорила с ними ровным, чуть снисходительным тоном, как со своими воспитанниками.
И даже… И даже когда в этом доме стало пусто, когда Лёшка ушёл, а Калерия собирала его вещи, именно она не позволила Марине сойти с ума. Она чуть ли с ложечки её не кормила, поднимала с постели, выбирала ей костюм и гнала на работу, приговаривая:
— Это надо же выдумать, из-за мужика так убиваться! В постели до обеда лежать и реветь! Ты что, недотёпа какая беспомощная, не справишься без него?
Калерия сама решала, когда обращаться к ней на "вы", а когда на "ты". Алексея всегда называла Алёшей, словно нянчила его с младенчества, а вот к ней частенько обращалась — Марина Анатольевна. Марина поначалу пыталась спорить — раз уж Асадова Алёшей зовут, то чем она, собственно, хуже? — но у Калерии была теория о "хозяйке в доме" и спорить с ней было невозможно. С Калерией вообще спорить невозможно, как сейчас, например.
Вплыла в комнату, — именно вплыла, по-другому Калерия из-за своей внушительной комплекции попросту не умела, — и потрясла телефонной книжкой.
— Вот, нашла. Прохоров Геннадий, и даже написано — адвокат. Рукой Алёши написано!
Марина захлопнула шкатулку с драгоценностями.
— Калерия Львовна, это адвокат по бракоразводным делам.
— Какая разница? Он что, не может этого негодяя засудить? — И без паузы подозрительно поинтересовалась: — Ты хочешь надеть эти серёжки?
Маринины руки замерли.
— Да, а что?
— Очень хорошо. Они тебе идут.
Марина выдохнула.
— Что ж вы так пугаете?
— Так мы будем звонить этому Прохорову?
— Толку от этого не будет, я вас уверяю. Он даст вам тот же совет, что и я.
— А какой совет ты мне дала?
— Позвонить в домоуправление.
