— Прошу извинить меня, — сказал Ли-Маров как можно учтивым тоном, — за некоторую мою бестактность. Мое внимание привлекли ваши руки… Дело в том, что все красивое в природе меня притягивает. Знаете, давняя привычка… Ничего не могу с собой поделать. Еще раз извините.
По мере того, как фотограф выговаривал свое объяснение, лицо женщины менялось. Строгость ее лица сгладилась, а выразительные глаза уже не глядели так настороженно.
— Мои руки? — переспросила она тихим голосом. — Что в них особенного? Обыкновенные руки.
— О, нет, нет! — воскликнул он обрадовано. — Вы не знаете. Нет на свете прекрасней женских рук. Если бы я был живописцем, то непременно изобразил бы ваши руки.
— Гм… — протянула женщина, не зная, что на это ответить.
— Например, — продолжал Дмитрий запальчиво, — изобразил бы вас в летнем саду, сидящую в плетеном кресле и чтобы лучи солнца непременно падали на руки.
— Очень интересно — ответила незнакомка и взглянула на его ноги, на порядком изношенные штиблеты. — Жалко, что вы не художник, а то в самом деле я бы подумала позировать.
— Да, — качнул он головой, — тут уж ничего не поделаешь. А вы, простите, работаете в Москве?
— Работаю, — сказала она. — А вы?
— Нет. По правде сказать, я сейчас в поисках работы. Ну неважно. Работа, как говорится, не волк, в лес не убежит. Может, я скажу глупость… Могу я снова увидеть вас?
— Гм… Мои руки?
— Да. Вас с руками.
— Очень остроумно. Пожалуй, да… Завтра на платформе Тайнинская. В десять утра. У меня завтра выходной. Идет?
— О`кей! — сказал Ли-Маров, немного удивленный таким скорым ее ответом на его предложение. — Я почти рядом живу от вас, через несколько остановок, на станции Тарасовка.
— Вот и отлично.
Вскоре электричка подъехала к Москве и они расстались. Дмитрий так и не узнал имя незнакомки, забыл спросить. Она, подхваченная людским потоком, исчезла в чреве тоннеля, ведущего в метро, а он вышел на площадь Ярославского вокзала. Поглядел на суетливый разношерстный люд, поискал в толпе себя, то есть, не в буквальном смысле себя, а человека, который бы походил чем-то на него, Ли-Марова, он имел ввиду вовсе не внешнюю схожесть, какая бывает у близнецов или двойников, а схожесть внутренне-психологического свойства, и — находил! Его цепкие глаза фотографа выхватывали то одного, то другого. И он едва сдерживался, чтобы не подойти к ним, и не расспросить о делах. Его всегда охватывало неудовлетворение, замешанное с чувством собственной вины, когда он поворачивался и шел себе дальше. Нынче, как и предыдущие разы, он отвернулся и зашагал той неведомой дорогой, сулившей надежду, по которой шли сотни и сотни других людей на привокзальной площади навстречу своей неведомой судьбе. Он медленно двигался по Краснопрудной улице, дошел до перекрестка, свернул налево, потом направо. Серый неприметный дом. Здесь, на третьем этаже размещалась редакция одного журнала. Сюда его приводил летом Толик Литвинов, давний друг, в дачном домике которого он и жил. Толик расстался с женой, ей оставил двухкомнатную квартиру, а себе взял дачу и старенький «Мицубиси.» И исчез из Москвы. Литвинов по своей натуре никогда не был романтиком, но в тот раз повел себя несколько опрометчиво и бесшабашно. Он погрузил в машину кое-какой скарб и рванул в Украину. «У меня там любовь юности, — поведал Толик. — может, еще ждет. А ты оставайся тут, ни о чем не беспокойся. Только не забывай платить за электричество, а то отключат. Если сунется Альбинка со своим новым муженьком, гони ее подальше. Но я думаю — не сунется. Она при разделе имущества даже в выигрыше осталась. Да у нас бумага на этот счет имеется, заверенная нотариусом. Не знаю, когда явлюсь, может, скоро, а может, нет. Надумаешь совсем уезжать, повесь ключ в сарае.» И он показал гвоздь, куда повесить. В редакции журнала заведовал отделом иллюстрации приятель Толика, худой, высокий мужик лет пятидесяти, по имени Антон Дугин, чем-то похожий на артиста Басова. Антон вернул Дмитрию фотоснимки.
