Иеродиакон Рафаил вспоминает:«Отец Василий одно время водил экскурсии по Оптиной. И когда моя еще неверующая тогда родня приехала навестить меня, я побежал к нему: „Батюшка, выручай. Уж такие неверующие люди приехали! Может, ты их своим словом обратишь“. Но о. Василий отказался обращать, сказав со смирением, что, мол, в силах человеческих? Это Господь все может, а нам пока неведомо, как и через кого Он свершит обращение».
Словом, мы обращали, а о. Василий записывал в те дни в дневнике: «Бог управляет участью мира и участью каждого человека. Опыты жизни не замедлят подтвердить это учение Евангелия. Необходимо благоговеть перед непостижимыми для нас судьбами Божиими во всех попущениях, как частных, так и общественных, как в гражданских, так и в нравственных и духовных. Отчего же наш дух возмущается против судеб и попущений Божиих? Оттого, что мы не почтили Бога, как Бога».
И через годы явили себя воочию те тайны Божиего Домостроительства, когда ехал человек в Америку, попал в Оптину и, уже будучи студентом третьего класса Санкт-Петербургской семинарии, избрал для своей первой проповеди в храме тему Оптинских новомучеников, посвятив ее преимущественно о. Василию.
Свою первую проповедь семинарист Евгений писал мучительно долго, но проповедь не получалась. Он перечислял качества о. Василия — образованный, трудолюбивый, смиренный, но это был портрет хорошего человека, в котором отсутствовало главное — дух о. Василия. Тогда он приехал на каникулы в Оптину пустынь и каждый день молился на могилке о. Василия, взывая о помощи. И почему-то вспоминалось ему у могилы новомученика, как он три года готовился к причастию и не смел приступить к Чаше, пока не рухнул однажды в слезах на колени в потрясении от Жертвенной Божией Любви.
Женя долго стоял у могильного креста о. Василия, умоляя его, как живого, сказать о главном в его жизни. И вдруг застучало в висках: «Пшеница Божия есмь, зубами зверей да сомлен буду, яко да чист хлеб Богу обрящуся». Женя никогда не читал дневник о. Василия, но вернувшись с могилки сказал: «„Пшеница Божия есмь“ — это о. Василий. Так он жил и так умер».
А потом он говорил свою первую проповедь в притихшем храме, рассказывая о той последней пасхальной Евхаристии, когда о. Василий мучаясь стоял у жертвенника пред Агничной просфорой и все медлил свершить проскомидию, сказав: «Так тяжело, будто себя заколаю». Он рассказывал о светлой и цельной жизни иеромонаха Василия, где все слилось воедино: «чист хлеб», Агничная просфора на Пасху, смерть за Христа и само начало монашеской жизни, преисполненное жертвенной любви к Богу: «Пшеница Божия есмь…»
