– Насколько мне известно, они или сразу же расстреливают, или пытаются склонить на свою сторону, – сказал он. – Они нас не расстреляли, и это внушает надежду.
– Не понимаю, почему они должны нас расстрелять? Мы же не воюем против них! – раздался удивленный голос.
– Вам никогда их не понять. Они могут расстрелять вас за то, что вы офицер, или помещик, или капиталист, или просто за то, что вы поляк. Они называли нас «контрреволюционерами» в прошлую войну, – ответил майор.
Воцарилась тишина.
– Интересно, как долго мы просидим в этой грязи? – разорвал тишину чей-то недовольный голос.
Мы вытерпели четыре дня, а потом нашему терпению пришел конец. Когда советский комиссар (теперь мы знали, кем был офицер, беседовавший с нами) приехал утром, чтобы продолжить допросы, мы подняли бунт. Он позволил нам вычистить свинарник и настелить сухой соломы. Какое это было блаженство!
Шесть дней продолжались допросы. Утром комиссар приезжал на машине, нас по очереди под охраной проводили к нему в комнату, мы отвечали на вопросы о прошлой жизни, а он сверял их с ответами, которые мы давали на предыдущем допросе. Он вел себя вежливо и иногда даже предлагал покурить. Нас ежедневно кормили и давали горячий кофе. Но на все наши требования относительно освобождения он неизменно давал ответ: «После того как будет покончено с формальностями. Это не займет много времени».
На шестой день, когда меня привели на допрос, комиссар повел себя несколько иначе.
– Ваш случай рассматривался в штабе. Читайте, – сказал он, бросив мне несколько машинописных листов.
Это было обвинительное заключение, в котором говорилось, что я действовал вопреки интересам «дружеской Советской армии», подстрекал своих подчиненных уничтожать военную аппаратуру, которая должна была быть передана в целости и сохранности в руки советских военных представителей. Далее следовало, что я действовал как «реакционер», осуществляя враждебные действия против Советского Союза.
– Вы признаете себя виновным? – спросил он, когда я закончил читать документ.
– Конечно нет! Что касается аппаратуры...
– Даю вам день на размышления, – прервал он меня. – В противном случае мы примем свои меры.
Остальным польским офицерам были выдвинуты аналогичные обвинения. Мы обсудили новые обстоятельства, и впервые была высказана мысль о побеге. Однако майор был категорически против подобной идеи.
– Они, вероятно, хотят сделать нам предложение и таким способом пытаются оказать на нас давление, – предположил он.
