— Что-то я никак не пойму, — робко начал я минут через десять.
— Напротив, все понятно. Я же говорил — ноль шансов.
Он поднялся и развинченной походкой по какой-то замысловатой траектории направился к институтскому корпусу.
Чувство, которое охватило меня, невозможно описать словами: нестерпимая обида, горькое разочарование, стыд — все смешалось в одном чудовищном винегрете. Если человек способен хоть что-то излучать, пусть и в пресловутом лептонном поле, то я точно работал, как ядерный реактор. Желание идти на собеседование не просто прошло, его так отбило, что не хотелось ходить вообще. Если бы это было возможно, то я тут же умер бы на лавочке.
Человек с львиным лицом вынырнул из людского потока, как-то очень органично материализовавшись в непосредственной близости от меня. Густые, разметанные ветром и торчащие во все стороны волосы, как у растрепанного Бетховена, придавали всему его облику странное сходство с царем зверей.
Он удобно устроился на противоположном конце лавки, достал журнал с кроссвордом и с поразительной быстротой, словно не читая, заполнил его снизу вверх, не задержался нигде даже на секунду. Наверное, мое лицо изменилось. Перехватив мой изумленный взгляд, незнакомец в свою очередь заинтересовался записями в моем блокноте, которые сделал «вихлястый».
— А-а, — промолвил он задумчиво, словно моя бесцеремонность позволяла и ему действовать аналогично, — это любопытно.
Совершенно естественно, словно так и полагается себя вести, взял блокнот и в прежнем кроссвордовом аллюре начал писать формулы одну за другой. Минут через десять, когда я окончательно потерял представление о том, в какую область преобразований он забрался, незнакомец остановился и счел нужным объясниться.
— Вообще-то, эта задачка пока не имеет решения, — сказал он тоном, не допускающим возражения.
— Но у вас, по-моему, что-то получилось, — осторожно заметил я.
— Да, похоже, что именно так, — незнакомец выглядел несколько сконфуженным, — впрочем, это поправимо. Годом позже, годом раньше — рояли не играет. Вечно я увлекаюсь.
Лицо его и впрямь выглядело огорченным, но вскоре морщинки разгладились, и спокойное выражение лица вернулось.
— Вы здесь преподаете? — набрался смелости и спросил я, чтобы хоть как-то продолжить разговор.
— Можно сказать и так, хотя лучше в будущем времени и не обо мне.
— Как это? — совсем расстроился я, подозревая, что от огорчения перестал понимать членораздельную речь.
— Очень просто. Преподавал, преподаю, буду преподавать — суть единое действие, различие только во времени, и потому, как только человек сможет разобраться с этой краеугольной, определяющей проблемой, все сразу станет на свои места.
