. Проклятия поколений лежат на нас, и никто не терзается больше нас. Только неверный цвет юности любили мы друг в друге, красоту, превращающуюся в прах, а не вечную Красоту. Когда умерли мы, то не обрели вечного покоя, но все войны и битвы, терзавшие Ирландию, терзали и нас непрерывно. Мы вечно скитаемся рука об руку, но я вижу Дермота как разложившийся в земле труп, и знаю — такой же он видит меня. Спрашивай же, спрашивай, ибо годы дали мудрость моему сердцу, и никто не слушал меня уже семь сотен лет.
Ужас овладел Ханраханом, он закрыл голову руками и трижды закричал, так что скот в долине внизу поднял головы, прислушиваясь, а птицы в кустах на краях гор проснулись и порскнули сквозь задрожавшие листья. Но немного ниже утеса горсть розовых листьев все еще кружила в воздухе, потому что двери в Вечность открываются и закрываются в один удар сердца.
Ханрахан, никогда и нигде не задерживавшийся надолго, опять появился в деревнях у подножия Слив Эхтге — Иллетоне, Скалпе и Баллили — останавливаясь то в одном доме, то в другом, везде находя радушный прием, в честь старых воспоминаний, его учености и его стихов. В маленькой суме под плащом было несколько медных и серебряных монет, но редко приходилось ему тратить их, ибо он нуждался в немногом и вокруг никто не пожелал бы просить у него платы. Стала слабой рука, тяжело опиравшаяся на терновую палку, побледнели и ввалились щеки; но, коли было с собой немного пищи — картофель, молоко, несколько овсяных печений — он имел все, чего желал, не рассчитывая, конечно же, получить в столь диком и болотистом месте, как Слив Эхтге, еще и кувшин самогона, курящегося торфяным дымком. Он мог бродить возле большого Кинадифского леса или сидеть часами в тростниках озера Белшраг, слушая ропот горных потоков, или следить за тенями в воде заболоченных прудов, восседая так тихо, что не спугнул бы и оленя, приходящего ночью с вересковых лугов на засеянные поля. Проходил день в созерцании, и казалось, что Ханрахан принадлежит уже не к нашему миру, но к иному, незримому и туманному, чьи цвета и чья тишина превосходят все цвета и всю тишину нашего мира. Временами он мог уловить звучащую из глубин леса музыку, повторявшуюся потом в его уме как смутное воспоминание; а однажды он услышал в тишине полдня звук, подобный бряцанию многих мечей, и много часов без перерыва продолжался тот незримый бой. Ночью же гладь озера в свете восходящей луны становилась словно вратами из сверкающего серебристого камня, и в тиши смутно слышался смех или смущенное хихиканье, и чьи-то руки манили его внутрь.
