Крик разрезал тишину, словно удар ножа. Что это? Во сне, наяву? Может, с улицы… Он автоматически бросил взгляд на запястье, где обычно носил часы, и, опустив глаза, обратил внимание на целую груду окурков на полу. Струйка дыма поднималась к темной тени от лампочки, свисавшей с потолка.
Только сейчас он заметил попавшую в паутину, протянувшуюся от потолка к стене, муху, ту самую, которую он сгонял то с плеча, то с простыни, то с руки.
А с улицы доносился какой-то неясный и все усиливающийся гул, похожий на лай собачьей своры. Он быстро опустил щеколду на двери. Хлопнули створки жалюзи в одном, затем в другом окне. Погас свет в третьем. Снова откуда-то с улицы послышался то удаляющийся, то приближающийся крик, прерываемый неясными голосами Сухо щелкнул затвор винтовки. Кричала женщина.
— Раскудахталась! Замолчи, шлю…
Он выхватил пистолет и крепко сжал в руке. Обезумевшим голубем забилось сердце и подкатило к горлу, на лбу выступил холодный пот. Он жадно хватал воздух, когда спазма чуть отпускала. В потайном гнездышке своем продолжал верещать сверчок, муха, тщетно пытаясь вырваться из паутины, жужжала все жалобнее и жалобнее. Ему почему-то вспомнилась служанка, которую насиловали солдаты под лестницей… последний, возможно, уже мертвую…
Но что это? Снова крик или это у него внутри?
— Черт возьми!
Собственный голос прозвучал глухо, будто чужой, даже напугал. Сжав еще крепче рукоятку пистолета, другой рукой он надавил на выключатель, и лампочка, кровать, обшарпанные стены погрузились в темноту, вместе с умолкнувшим сверчком и мухой, переставшей жужжать.
С улицы наползла могильная тишина.
1
Август начался теплыми и солнечными днями, словно маскируясь, хотя желтые цветы и пожухлые травы выдавали его унылую суть. Но прошло немного времени, и упругий северный ветер ударил в пересохшие струны, животные уже не находили покоя — все предвещало перемены. С дождями, однако, наступило временное затишье. Шум низвергавшихся струй как бы снял напряженность.
Так было к концу того августа, когда мои люди начали приходить в себя. Называю «моими» не тех, которые прибыли со мной, а тех, самых близких, которые видели меня в пеленках, мальчиком, юношей, которые знали меня как «сына дона Риверо» и очень рано стали называть «доктором» и которые теперь были немало удивлены моему неожиданному возвращению.
Всегда так было, и ныне было так: северный ветер опалил все вокруг, дожди погасили его неистовство, и сразу вверх потянулись ветви деревьев, пошли в рост травы, червяками и змеями поползли в стороны корешки и корневища. И как-то внезапно, неожиданно воцарилась звонкая, почти осязаемая тишина, которую можно было потрогать, измерить лентами зарниц. А потом — ливень, неуемная музыка дождя, нагоняющая сон. Если бы можно было сомкнуть глаза! Но нет.
