Образ жизни | страница 16
Заброшено, крапивой заросло,
Но в том лесном, занюханном селе
Абрам играет «фрэйлехс»[10] на пиле.
Но в тех заледенелых лагерях
Пиликает на скрипочке Ицхак.
И Янкель, наподобие брахи[11]
Читает уркам Пушкина стихи.
…Деревня. Полусгнивший грустный клуб.
Похож на пейсу тот хохлацкий чуб.
Он самогонку пить с тобой готов,
А завтра на рассвете бить жидов.
— Эх! Однова живём, працюєм, пьём!
— Сегодня мы вдвоём, а завтра — бьём?
— Куды, пытаю, прётесь вы, жиды?
Всего достигли здесь!
Зачем — туды?
Но ты меня не слушай и налей.
Умеешь пить — какой же ты еврей!
— Спасибо, друг хохол,
И друг кацап.
Сегодня пить — невмочь,
Видать, ослаб.
Сегодня корешуй, дружок, с другим.
А завтра я — на Иерусалим…
— Вот видишь — стало быть и ты хорош,
А нашу самогонку с салом жрёшь!
Вселился и в тебя иудин бес!
Как волка ни корми — он смотрит в лес…
Что позабыл ты на Земле Святой? —
Не богатей, а человек простой?
— Да, это так. Спасибо за совет.
Но нынче ты мне друг,
А завтра — нет,
А послезавтра… Господи спаси!
— Да будет! Лучше выпей-закуси.
Ты отменил бы лучше свой отлёт.
Послушай: птаха русская поёт…
И что ты напоследок здесь шумишь?!
Послушай лучше, как шумит камыш,
Послушай, как берёзонька вопит:
«Не покидай меня, российский жид!»
— Такую «ласку», друже, понимать
Обрыдло. Нелегко мне посылать
Ко всем чертям свою Рассею-мать!
Но завтра я билет себе куплю,
Что равносильно — я её пошлю.
С её вождями и с её Кремлём!..
…А по остатней, так и быть, нальём.
За то, что всё же русских баб любил,
И русским моряком на флоте был.
За то, что я отстаивал за двух,
За трёх, за четырёх российский дух!
Но не хочу я боле ничего —
Лишь, чтоб здесь духу не было мово…
Мы кончили бутылку. Прощавай!
Давай мне лапу — и не провожай.
Я подустал спасать Святую Русь.
Прости!
Прощай!
Я вряд ли возвращусь…
Воспоминания о флоте
Я в жизни кое-что видал,
И кое-где бывал, однако.
Но нет милее этих знаков:
Корабль, палуба, штурвал.
Да! Это знаки — не слова,
Не буквы, а скорее вехи
Работы трудной, не потехи.
И это вам не трын-трава.
Сама собой накатит вдруг
Строка сурового напева.
Где ты, старлей товарищ Левин,
И где теперь капдва Сердюк?
Панов — весёлый старшина,
Он, кажется, был из Тамбова.
Матрос Дорожкин, вроде, Вова.
Но разве дело в именах!
Я в жизни многое видал,
Чудес и бед немало всяких.
Но как услышу слово «якорь»:
Корабль, палуба, штурвал…
Как до обидного мала
Судьба житейского приюта!
Тельняшка, мичманка, каюта,
Швартовка — молодость прошла,
Причал.
Такие вот дела…
Три аккорда
Я был, наверное, в ударе,