Он приказал своим людям устроить засаду. Что-то подсказывало ему: зверь попытается напасть именно нынешней ночью. Полковник не мог рационально объяснить свое ощущение, хватало того, что и нынче ночью на небе сияла холодным светом зловещая луна. И что именно лунный свет, серебристый совсем как пули в патронах его карабина, изливает на землю холодные волны ужаса, что-то такое, что ощущается всей кожей, нечто чужое, злое.
Вдоль ограды, точно в указанных местах, инженеры установили особые ловушки. Каждая из них представляла собой растяжку – нехитрую комбинацию из невидимой лески, соединенной с чекой осколочной гранаты. Это практичное устройство было готово в клочья разнести любого, кто сегодня ночью приблизится к депо.
А если этого будет недостаточно…
Фон Фенн крепко сжал свой карабин.
…тогда сгодится серебряная пуля.
Запах крови щекотал его ноздри. И непонятно почему, но ему это нравилось.
Он смотрел на мертвого Марко Шмидта, как шофер смотрит на раздавленную им собаку. Вытянувшись на земле, археолог уставился неподвижными глазами в некую точку на сумрачном небе. Белая рубашка под грязным пиджаком покраснела от крови. Из горла торчала рукоятка не слишком острого, но необыкновенно красивого кинжала.
Неманя нагнулся и вытащил нож из мертвого мяса, в котором тот увяз, как меч в камне.
Он с интересом осмотрел оружие, которое, собственно, таковым и не было, потому что кинжалы такого рода предназначены не для сражения, а для парада. Эсэсовские офицеры носили их на боку, прикрепленными к специальному кольцу, как своеобразный знак отличия, доказательство арийского происхождения. Рукоятка была из слоновой кости, а тупое лезвие – из благороднейшей стали. Неманя с удивлением понял, что кинжал интересует его больше, нежели труп.
Однако это вовсе не удивляло его: Неманя в своей жизни видел слишком много трупов переставших что-либо значить в этом мире бывших людей, но ни разу не доводилось ему держать в руках почетный эсэсовский кинжал.
Платком он стер с него кровь и поднял лезвие к глазам. На тупом клинке готическим шрифтом были выгравированы слова: «Meine Ehre heisst Treue»[48]. На противоположной стороне было посвящение: «In herzlicher Kam-eradeschaft. Heinrich Himmler»[49].
Неманя заткнул нож за пояс и посмотрел на бледную луну, висящую в ночном небе. Он был сильно взволнован. Штурмбаннфюрера Канна он прежде воспринимал как холодного, расчетливого мужчину, но этот его поступок был, мягко говоря, совсем не логичным. Оставив труп Марко Шмидта, Неманя направился по тропинке к городу, мучаясь проклятым вопросом.
