– Так что же все-таки было?
– Ты слышал про Тилько Динича? Того, что прозвали Мясником?
– Да.
– А то! У него солидная репутация, – сказал Драгутин и закашлялся. Когда дыхание восстановилось, он продолжил, но голос его ослабел. – Отвели его в поле. Мясник и Будимир Митрович из «черной тройки». Недалеко от шоссе Сокобаня – Княжевац. Тут его Мясник и прирезал. Тело закопали под грушей. Митровича я встретил пару месяцев спустя, он и рассказал мне, что Мясник забрал все личные вещи воеводы. А с ними и какие-то бумаги, которые тот хранил на груди.
– Где он теперь? – едва сдерживая бешенство, спросил Неманя. – Где Мясник?
– В штабе Равногорского движения, а где же ему еще быть? В селе Вета, в тамошнем монастыре, всего в нескольких километрах от города. Соратнички, мать их перемать… Братья по оружию! Ты их без труда отыщешь. Отбери недостающий кусок карты, а после отправляйся за господином штурмбаннфюрером и его ручным псом. Да, советую тебе поспешить. Я слышал, Канн копает вовсю. Я не знаю, до чего он там докопался, но для человека с твоими способностями… Я думаю, тебе не составит труда пройти незамеченным мимо нескольких пьяных людей Дражи и пары немецких патрулей, не так ли?
Неманя поднялся со стула. Бумагу он положил во внутренний карман шинели.
Он скользнул взглядом по обезображенному, обмотанному бинтами лицу Драгутина и двинулся к выходу, не произнеся ни слова. Дверная ручка была все еще в его ладони, когда он услышал за Спиной свистящий хрип:
– Когда… Когда я попаду… туда… – Речь Драгутина то и дело прерывалась тяжкими вздохами. – Если хочешь, я могу передать что-нибудь Анне.
Неманя повернул ручку, и дверь со скрипом открылась. Он решительно перешагнул через порог, но вдруг остановился. Тяжкое дыхание Драгутина и кисловатый запах йода смешивались со скупым светом керосиновой лампы.
– Скажи ей… – вымолвил Неманя.
Он помолчал несколько секунд, в течение которых в его ушах звучал свистящий звук дыхания, доносившегося из отекшего горла Драгутина.
– Скажи ей, что я вынужден был так поступить…
Шмидт дрожащими руками набожно принял то, что штурмбаннфюрер Канн вытащил из ветхого алого знамени. Он прошелся пальцами по деревянной рукояти, обласкал ими сияющее лезвие. Он не мог поверить, что и вправду держит это в руках.
– Боже милостивый, – бормотал он в трансе. – Это же чудо! Настоящее чудо!
– О каком это боге и о каком чуде вы там шепчете, Шмидт? – услышал он за спиной циничный голос Канна.
