– Ух ты… Это действительно ужасно! За такое просто необходимо судить.
– Там были и цыганские дети.
– Вы полагаете, они представляют серьезную угрозу рейху?
– Они – представители низшей расы!
– Понимаю… Низшей расе нельзя давать арийские конфеты. Они могут попортить им зубы.
– Вы издеваетесь, полковник?
– Нет, что вы, напротив… Меня восхищает ваше рвение по части исполнения расовых законов, майор.
– Штурмбаннфюрер!
– Это одно и то же.
– Никак нет! Вермахт и шютцштаффель[18] не одно и то же. И никогда они не будут одним и тем же.
– Согласен. Кому не хочется влиться в ряды элиты в черной форме? Это мечта каждого немца. Раз уж мы об этом… Удалось ли вам найти в Нише какую-нибудь даму арийского происхождения, чтобы оплодотворить ее? Не забывайте о своей священной обязанности!
– А вам удалось поймать убийцу? Похоже, скорее я найду в этом грязном городишке среди сербских сучек арийскую женщину, чем вы – убийцу, который расправляется с вашими часовыми!
– Не забудьте, что все сведения об этом засекречены. И что следствие идет полным ходом.
– Вы бы давно завершили следствие, если бы предприняли более радикальные меры!
– Вы подразумеваете представление, которое вы устроили сегодня утром?
– Правила просты. Смерть немецкого солдата не может оставаться безнаказанной.
– Возмездие губительно, оно не имеет смысла. Это только усиливает ненависть и ожесточение народа. Потому от него и решили отказаться. Вы прекрасно знаете, что штаб группы войск F несколько месяцев тому назад в приказном порядке запретил показательные расстрелы.
– Мне нет никакого дела до того, о чем там договорились Фертц[19] и фон Вейхс[20] с Нойбахером!
– Кроме того, убийства совершены не хорошо организованной бандой или движением сопротивления. Это дело рук маньяка-одиночки.
– Солдаты мертвы, полковник. Немецкие солдаты! И это самое главное. Я готов расстрелять весь город до единого жителя, если это поможет найти преступника.
– Ничуть не сомневаюсь в том, что вы усердно служите отечеству, майор Канн. Но в отличие от вас, эсэсовцев, мы, обычные солдаты, не испытываем удовлетворения, расстреливая бедняков и детей.
– Потому вы и обычные, полковник! Несмотря на то что вы расстреляли достаточно народа в пригородах, вы нее еще пытаетесь успокаивать собственную совесть.
– Довольно поучать меня, Канн! – грубо оборвал его фон Фенн, пристукнув кулаком по столешнице. – Может, ты и очень важная шишка в глазах тех, из Берлина, но комендант этого города – я. И не допущу, чтобы сын чинути из Лейпцига читал мне нотации. Мои предки ужинали с королями еще в те времена, когда ваши жили на деревьях. Здесь нет берлинских штрассе, вдоль которых мы, прилизанные офицерики в форме от «Хуго Босса», выгуливаете своих фройляйн. Нет, Канн. Вы в глухой балканской провинции, населенной дикими людьми, которые выкалывают друг другу глаза и отрезают языки…
