В конце концов Виктор понял, почему он не может здесь работать. Чтобы убедить хотя бы одного человека в чём-то, будь то правда или ложь, надо самому безоговорочно верить в то, в чём убеждаешь. А безоговорочно верить может только человек, имеющий моральные, нравственные и духовные устои, которые были усвоены ещё в детстве, и ни разу не подвергались ни малейшему сомнению. В данный момент в данной стране, найти человека с такими устоями практически невозможно. Поколение людей, у которых перелом в стране произошёл во время переходного возраста, вряд ли будет верить даже прогнозу погоды на завтра, а Виктор принадлежал к этому поколению. Если у молодого ростка любого дерева отрезать верхушку, то это дерево уже никогда не будет обладать высоким и прямым стволом, оно бросит ветви по сторонам от сруба и станет похоже на гигантскую рогатку. Такие деревья в первую очередь падают во время урагана. А если на коре кто-нибудь выцарапает перочинным ножом неприличное слово, то при взрослении дерева эти еле заметные рубцы превратятся в уродливую, гниющую язву.
Виктор пропустил несколько семинаров и понял, что больше не придёт туда. Он никогда и никому не лгал, хотя часто замалчивал правду, а когда ему пришлось бы говорить "Я знаю, вас ждёт успех" человеку, которого ждёт неизвестное никому будущее, это была бы настоящая ложь. Он осознал, что для продуктивной работы ему придётся не только поверить, но и уничтожить вою совесть. Ни на первое, ни на второе он был не согласен. Но когда Виктор решил, что он не будет работать в этой компании, перед ним встала необходимость оповестить о своём решении всех ранее сагитированных им знакомых. Большинство делало вид, что они так и думали, но некоторые очень долго выпытывали из него причины его отказа. Он, в основном, ссылался на недостаток времени, периодически шутил, о своей нерешительности перевернуть свою жизнь и старался сменить тему разговора. И вот, во время одного из таких разговоров, от одного своего друга он узнал, что тот недавно избавился от никотиновой зависимости. Его заинтересовало, что сам процесс бросания курить был недорог, не требовал никаких усилий и, главное, работал. Записав телефон и адрес, Виктор поменял в обменнике оставшиеся от удачной летней халтуры пятьдесят долларов и, на следующий день, отправился по указанному адресу.
Контора находилась в центре, в небольшом переулке, равноудалённом от трёх станций метро. Грязный двор, с изрисованными вольными художниками стенами и не видевшими ни одной машины СпецТранса мусорными баками, не мог вселить надежды на успех предприятия. Рядом с парадной напротив висел крайне немногословный, но достаточно информативный указатель. Он представлял собой сигарету, перечёркнутую жирной красной полосой и ещё более жирную стрелку. Виктор усмехнулся, бросил недокуренную сигарету в проржавевшую урну перед входом, достал пачку, задумчиво посмотрел на неё, передумав, убрал в карман и зашёл в парадную. Поднявшись на второй этаж, он увидел группу людей, сосредоточенно куривших перед небольшим приоткрытым окном. Подумав, что "перед смертью не надышишься", Виктор открыл массивную дверь и вошёл в помещение. Перед ним предстал длинный и узкий коридор, венчавшийся чёрной дверью. Вдоль коридора стоял ряд школьных стульев, на которых в разных позах, выражавших усталость от продолжительного ожидания, сидели люди. Один мужик, весь в коже, включая выбритый наголо череп, с зеленоватым оттенком лица и громадными мешками под глазами, громко разговаривал по сотовому телефону. Было заметно, что в нём борются два противоречивых чувства, злость на непонятливого собеседника и чувство собственного превосходства, связанные с одним и тем же сотовым телефоном и проистекающие из одного и того же комплекса неполноценности. Виктора также удивило присутствие примерно девяностолетней старушки, смотревшей по сторонам и особенно на говорившего с чётко выраженной классовой ненавистью. У самой двери Виктор заметил свободный стул и, рискуя, сел на него, ожидая, что его заставят встать в конец очереди. Он не учёл борьбы, происходившей в головах этих людей, сделавших вид, что они не заметили его только для того, чтобы оттянуть момент прощания со своей, хотя бы и вредной, но родной "второй натурой".
