Во всей этой истории Фризе настораживала разнокалиберность действующих лиц и, как сказал бы шеф, неадекватность личности убитого способу, которым он был убит. Правда, последнее касалось лишь Уткина. Ну, не странно ли, что простого санитара убили с помощью яда, каким-то образом упрятанного в банку дорогого импортного пива?!
Сквозь треск и шипение поездной трансляции донеслось что-то отдаленно похожее на слово «Переделкино».
«Хватит утомлять себя всякой ерундой,— решил Фризе.— Я должен предстать перед вдовой хоть и с мокрыми ногами, но со светлой головой». Он придерживался теории, что преступление может быть раскрыто лишь в процессе накопления информации. Нет информации — нечего выстраивать версии. Под ними нет фундамента. Накопление информации — ключ к разгадке. Как в растворе, насыщенном солью, начинают выпадать кристаллики, так и в голове следователя, обладающего подробной информацией, вызревает одна-единственная, ведущая к разгадке, версия. И нечего распыляться!
Сойдя с платформы, он двинулся по скользкой тропинке вдоль узкого шоссе, миновал кладбище на взгорке, лесопилку. У ограды Дома творчества писателей спросил пожилого мужчину в красивой дубленке, как найти дачу Маврина?
— Налево, вдоль ограды, пятьсот метров. Увидите двухэтажные хоромы. Там и обитал классик.
Фризе поблагодарил.
— Да знаете ли вы, что он умер? — решил уточнить обладатель дубленки.
— Знаю.
— Вот видите, и классики не вечны,— сказал мужчина вдогонку. Фризе почудилось в его голосе скрытое удовлетворение. Похоже, мужчина был тоже писатель.
Идя к дому Маврина, следователь пытался вспомнить, читал ли что-нибудь из книг умершего. Названия вспомнил тут же — они были постоянно на слуху. О книгах Маврина писали, по ним снимались фильмы, ставились радиоспектакли. Высокая, худая фигура Маврина, его породистое умное лицо постоянно мелькало на экранах телевизора в хроникальных кадрах.
Фризе остановился перед входом в дом, который удивительно подходил под определение «хоромы». С башенками, верандами, эркерами, пилястрами, балкончиками — дом выглядел франтом на фоне стройного сосняка. На стене красовалась табличка с названием «Тихое пристанище». Владимир Петрович мельком оглядел окна — одно из них, на балконе, было занавешено чем-то белым,— и, вздохнув, позвонил. Содержание книг Маврина он так и не вспомнил. Полутора километров дороги ему для этого не хватило.
Открыла дверь молодая женщина. Вернее, Фризе в первый момент показалось, что она молода, на самом деле ей было не меньше сорока. Она принадлежала к той породе московских красавиц, возраст которых трудно определить. Эти женщины всегда чьи-нибудь жены — крупных начальников, преуспевающих дельцов, удачливых писателей. То ли они такие сытые и гладкие, потому что «чьи-то жены», то ли «чьи-то жены», потому что сытые и гладкие. Фризе подозревал, что такая порода «московских красавиц» выведена за долгие годы советской власти, как, например, «буденновская» порода лошадей.
