В просвете между домами искрилось поле. Замок, подсвеченный луной, исчерченный тенями, громоздился на фоне черного неба. Это было уже не из сказки Андерсена, а из какой-то другой, зловещей.
И вдруг замок словно облился кровью, сверху донизу залитый красным светом ракет. И где-то посередине стены замельтешил, затрясся огонек пулеметной очереди. И одновременно с частым стуком пулемета Соснин услышал быстро приближавшийся шум.
Через несколько минут на улицу на полной скорости влетела крытая машина и остановилась в тени дома. Курт бросился к машине, распахнул дверцу и быстро затараторил по-немецки.
— Что случилось? — спросил Соснин шофера.
Кругленький, в щеголевато сидевшей на нем куртке, шофер стоял на подножке, с интересом оглядывал залитые лунным светом дома.
— Старшего лейтенанта нашего ранило, — сказал он спокойно, как о чем-то обыденном.
— Какого ж черта вы сюда-то ехали! — сдержанно сказал Соснин. — Знали, что дорога простреливается?
— Так я чего? Товарищ старший лейтенант приказали.
Из машины выскочил солдат — Соснин не успел разглядеть, кто именно, — крикнул на бегу:
— Фельдшера надо!..
В машине при тусклом свете автомобильной лампочки Соснин увидел улыбающегося старшего лейтенанта Карманова и вздохнул облегченно.
— Пустяки, в руку, — сказал старший лейтенант. — Испугался немного, а так ничего. — И засмеялся, счастливый тем, что легко отделался. — До свадьбы заживет.
Замолчали и услышали снаружи приглушенную немецкую речь. Женщины говорили что-то сбивчиво и торопливо, а мальчишеский голос деланным баском отвечал односложно.
— Вот, значит, какие дела, — медленно проговорил Карманов. — Мальчишки. Что делать-то, а? Надумаешься.
— Думай не думай, а выбивать их оттуда придется, — сказал Соснин.
— Тут похитрей надо.
— Конечно, перехитрить бы…
— Послать к ним кого-нибудь, разъяснить.
— Вы уж доразъяснялись, — усмехнулся Соснин.
— То ерунда… Мальчишку вот надо отпустить.
— Как отпустить? Разведчика?
Тут снаружи послышались голоса, и в машину втиснулись капитан Тимонин и военфельдшер Катюша.
— Послушай, что он предлагает. Отпустить, говорит, пацана-то
Карманов поморщился то ли от этих слов Соснина, то ли от боли, и гримаса на его лице в тусклом свете лампочки получилась какая-то жалостливая. Сказал, боязливо косясь на девушку, сдиравшую с его руки тряпки:
— Что от него толку, от пленного. А вернется к своим — агитатором станет.
— Агитатором! С автоматом у брюха. Наагитирует, только отпусти.
