Выходя, я понял: сообщения, подобные моим, здесь не приветствуются. Более того, судя по спокойной и невозмутимой манере поведения Геббельса, они вовсе не являлись новостью.
Усталый и разочарованный, я вернулся в Вестмарк. По-прежнему не было никакой реакции ни от рейхсфюpepa CC, ни из министерства по делам восточных территорий.
Вскоре я женился, а через несколько недель закончился мой «трудовой отпуск», и я послал телеграмму Бюркелю с просьбой воздержаться от попыток добиться его продления. Когда я явился к нему с прощальным визитом, он был по-настоящему растроган.
– Перестаньте терзаться сомнениями, – сказал он с доброй улыбкой. – В отличие от большинства австрийцев вы слишком много думаете. Но все рано или поздно образуется, уж поверьте мне. Между прочим, я внимательно прочел ваш меморандум и долго размышлял над ним. Теперь я уже тоже не верю, что Эрих Кох подходит для этого рода деятельности. Он занимает ключевую, руководящую позицию, когда человек на его месте может все плохое еще больше ухудшить, а хорошее – улучшить. Что же касается генеральной политической линии, то здесь он ничего не может поделать… В любом случае берегите себя и возвращайтесь поскорее домой. Я не очень охотно расстаюсь с вами, ведь остается все меньше и меньше людей, готовых бескорыстно работать ради правого дела.
Мы выгрузились в Сталино (ныне Донецк. – Ред.) и выехали на грузовиках в сторону Ростова. Наступление на Кавказ шло уже полным ходом. Когда мы проезжали Таганрог, я сумел получить отпуск на двенадцать часов и поспешил на машине посетить памятные места, так много значившие для меня.
В первую очередь я отправился к дому, где мы проживали, когда стояли в Таганроге. Но уже во дворе дома меня поразила какая-то странная общая атмосфера. Выйдя из автомашины, я поднялся по лестнице в свою бывшую квартиру. Старая бабушка в страхе отпрянула, когда я внезапно появился перед ней в комнате.
– Бабушка, – сказал я, разочарованный приемом, – разве вы меня не узнали?
Старуха подошла поближе, пристально разглядывая меня, а потом бросилась мне на шею:
– Пан Эрих, пан Эрих!.. О, Эрих! И зачем вы только покинули Таганрог?
– А где Надя? – спросил я, стараясь ее успокоить.
– В публичном доме, – помрачнела старуха.
Я буквально вытаращил глаза. Не может быть! Изящная, красивая Надя – и в публичном доме.
– Как… как это случилось? – едва выговорил я.
– Не спрашивайте…
– А что с Марушкой?
– Она где-то в Германии. Они пришли ночью и забрали ее. Работает на лесопилке. До сих пор я получила от нее два письма. Ей очень достается: много работы и мало еды.
