Что-то там жутко заинтересовало Авербаха.
- Я буду жить, доктор? - не выдержала я.
- Жить? На вас пахать можно, мадам... Наверное, у него был такой стиль обращения хамский, хотя глаза удивительно мягкие, обволакивающие, словно затягивали тебя в бездонную глубину. От сухих рук исходил ток ласкового тепла, а от всего его облика - грубовато-нежное, самцовое. И я подумала: наверное, пациенток он в себя втрескивает в две минуты.
- Пусть он тебе справку выпишет, Лизавета! - громко сказала Гаша, настороженно светившая из угла глазками. - Юридическую... Что, мол, так и так. Ты не псих, а вполне нормальная. Покуда тебя в какой-нибудь дурдом не упекли!
Авербах уставился на Гашу с большим интересом.
- Ого! Вот это бабулечка! Ах какая бабулечка!.. Подушечка эта с травками, сенцом... ваша работа? - помял он хрустевшую подушку под моей головой. - Слыхал! А видеть - не доводилось.
- "Сонная" подушка... - пояснила Гаша.
- На метле не летаете?
- Крещеная я, милок. Не полагается.
- А боль снять можете? Головную? Или зубы заговорить?
- Я по другому профилю, - осмелела Гаша. - Кишечным потрохам. И мадамским делам. А зубы - это ты мне заговариваешь! Пиши справку.
- Рад бы, но не могу. Не имею права на такое заключение - что кто-то нормальный. Нормальных на этом свете не бывает. У каждого свой бзик. Норма понятие статистическое. Вот вы как считаете: вы в норме?
- А ты?
- И не надеюсь.
- Жулик он, Лизавета! - твердо сказала Гаша. - И все они тут жулики! Как начнут обдирать, все карманы вывернешь. И будешь ходить в придурках до скончания века. Докажут, что ты не в себе, и ничего не сделаешь.
- Гаша... Гаша... - попробовала я ее урезонить.
- Сто лет Гаша! - Она встала. - Опять тебе яму роют. А может, уже вырыли. Нехорошо в этом дому. И кругом тебя муть и крутеж. Была б ты голая - выкрутились бы. А ты ж барыня теперь, хозяйка, при деньге... Глаза промой, они ж уже присосалися! А ты уши развесила!
Гаша в сердцах плюнула и ушла.
- Любит вас? - спросил Авербах.
- Няня же. До сих пор - няня! Между прочим, ваши услуги - валютные? Кто платит?
Авербах почесал макушку озадаченно и посмотрел на сестру.
- А этот самый... Который нас привез.
Это я и без них знала...
Потом он держал меня за руку, а я выкладывала все на свете: про зеркальные осколки и что помню, чего нет. Наверное, он что-то со мной гипнотически делал, потому что мне становилось очень тепло, уютно и покойно. Что-то он такое в меня перекачивал, из глаз в глаза. И казался почти таким же родным, как Панкратыч или Сим-Сим. Я его совершенно не боялась. И не стеснялась ни капельки. Я ему даже про ребеночка сказала. Который у меня будет.
