Не было с ним командира, вселяющего веру и силу. Не было матери, готовой оплакать его страдания. Не было отца Александра, умевшего так ясно и просто все объяснить. Не было девушки Иры, от которой, когда она проходила мимо, пахло садовыми цветами. Был яростный чеченец, играющий лучистой стальной звездой, и небритый человек в джинсах, орудующий телекамерой. И чувствуя свое бессилие, стремительное убывание жизни, он возроптал. Не на Бога, о котором сейчас не думал, а на Ангела, который когда-то, в детстве, явился ему среди одуванчиков, произнес сладкозвучное слово, обещал вернуться и взять его на небо.
— Эй, Рамзан, — позвал Красноголовик стоящего у дверей охранника, — держи ему башку над тазом!..
Звонарь видел, как качнулся у дверей и пошел к нему высокий длиннорукий охранник.
— Ты-то хоть можешь помочь?.. Скажи им!.. — потянулся Звонарь к оператору, направлявшему на него яркое зеркальце рефлектора.
— Что я могу? — ответил тот, продолжая снимать, прижигая его плачущее лицо огоньком телекамеры.
Охранник приблизился. Схватил Звонаря за жидкие волосы. Ударил ногой в поджилки. Со стуком опустил на колени. Нагнул его голову к тазу так низко, что Звонарь увидел, как затрепетала вода от его дыхания.
— Последний раз, говорю тебе, сука!.. — услышал он над собой голос чеченца, увидел близко у глаз слепящее лезвие. — Считаю до трех!.. Раз, сука!.. Два!..
— Господи, спаси!.. — вскрикнул Звонарь голосом взлетающего чибиса. Лезвие шло ему по горлу, секло дыхание, голос, погружалось в бурлящие жилы, в хрупкие позвонки. Глаза его повернулись в глазницах, и он увидел Ангела, огромного, в белых одеждах, с сияющим дивным лицом. Ангел протянул ему золотой одуванчик, прижал к любящей горячей груди и, оттолкнувшись от влажных цветов, взмыл в небеса, в их чудную, родную лазурь.
Обезглавленное тело Звонаря дергалось, выталкивало в таз буруны крови. Чеченец держал за волосы синеглазую, плачущую голову, стряхивал в таз красные брызги. Литкин снимал, стараясь заглянуть телекамерой в голубые глаза.
Е.Н. Левшин ПРАВО НА БЕСПРАВИЕ (Записки следователя)
Я — простой российский, в прошлом советский, самый обыкновенный мент, который никогда прежде не лез, куда его не просят, решился, наконец, скромно обратиться к народу, поскольку уже, прямо скажем, "достало" и "не могу молчать".
ОДИН ЗНАКОМЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ недавно показал мне уголовное дело, возбужденное в одном из районов Подмосковья. Там азербайджанец, обвиняемый в незаконном приобретении и хранении наркотиков, рассказывает примерно следующее. Зашел он как-то знойным летом в киоск, где его смуглый приятель торговал цветами. Через некоторое время к киоску подъехал некий гражданин и потребовал дать ему несколько цветочков "за так", назвав при этом некоторые фамилии офицеров местного РУОПа. Наглый азербайджанец ответил ему, что не обязан дарить цветочки всем знакомым местного РУОПа. РУОПовский знакомый заявил, что "черные" обнаглели и уехал. Некоторое время спустя тот же азербайджанец с директором указанного киоска сидели в кабаке. Подошел тот же друг РУОПа. Состоялся следующий разговор:
