— Учить меня вздумал, мальчишка? Молчать!
— Нет уж! Такое нельзя допускать, и я вмешался, вот. Что я не по уставу сделал?
— Смотрю на тебя и думаю: притворяешься ты дурачком или ты такой есть на самом деле? Ладно, иди. Пришли ко мне старшину Николаева.
Я повернулся и вышел. Опять пошел к автотранспортной кошаре и улегся на носилки, животом вниз, обдумывая, правильно ли я поступил. А как было бы правильно? У кого спросить? С кем посоветоваться? Из раздумья вывел меня Манько. Он держал в руках два котелка и протянул их мне. В одном был суп, в другом — каша и сверху два сухаря.
— Покушай, а потом будешь думать.
Есть не хотелось, но не мог пренебречь его заботой. Я сел на носилки. Достал из-за голенища ложку, накрошил и намочил сухари в супе и стал есть. То, что принес еду, говорило больше слов.
— Вот где они скрылись! Поплакаться решили? Чего приуныли? Хорошим обедом ты сейчас нас накормил, доктор. Суп с сухариками с жареной картошкой и кашу с жареным мясом. Я все знаю, мне рассказали, как ты воевал на кухне. Молодец! — Сел на траву, подогнув под себя ноги по-восточному, воентехник Саркисян.
— Интересно, — продолжал он, — после войны останутся подлецы? — и сам себе ответил: — Может быть, даже больше, чем честных. Подлецы лучше выживают, чем честные. Ген, скажи, как ты думаешь, после войны останутся подлецы? — обратился он к подошедшему Гену.
— Трудную проблему решаете, то-то призадумались.
— Призадумаешься, когда свои же клюют почем зря, — заговорил молчавший до этого Манько. — Больше всего меня возмущает Титов. Вин, что ни на есть — комиссар, а пасется возле командира и дует в одну дуду. Не подскажет ему, что к чему.
— Он себе враг?
— А дело, ради которого он есть?
— Против командира комиссар не пойдет — себе дороже. По работе к командиру не придерешься — старается, но хапуга.
— Дело комиссара его образумить. На то он и комиссар.
— Но так оставлять тоже нельзя.
— Что ж предлагаешь сделать?
— Командир — хозяин. Против него не попрешь.
— А я не хозяин, ты и все остальные рабы или бараны? — вскипел Саркисян. — Скажи ты, Манько! Скажи мне прямо. Должны они кормиться отдельно от нас? Скажи Гену и всем нам. Скажи!
— Я ж о том же и толкую. Саша вертит хвостом, а сам так же думает. Командир-хозяин. Ты партиец и Саркисян партиец. Командир и комиссар — партийцы. Вот вам и сказать ему.
— Пристыдить командира! — взорвался Ген. — Он не изменит своей натуре.
— Если бы еще был один, а то вокруг кормится такая орава: комиссар, Калмыков, старшина, кладовщик, повара и разные другие, — промолвил я.
