— Вы так стоите, господин гонвед, как будто сейчас начнете стрелять.
Гонвед снял короткую куртку, кивер, пояс с револьвером и саблей. Сел за стол.
Ужин еще не был готов. Из кухни пахло жарящейся яичницей. Гусар, подперев руками голову, ждал.
— Сделала бы из четырех. — Это Лёлькин голос.
— Хватит и трех. Отцу я всегда из двух делала.
Она думает, что одним яйцом спасет мир. Дура! Старый Таг обвязал вокруг пояса шелковый шнурок и встал лицом к буфету, то есть на восток. Начал раскачиваться. Приложил ладонь ко лбу, насупил брови и крепко зажмурился. Губы двигались быстро и равномерно. Монотонно цедил сквозь зубы вечернюю молитву. Только время от времени чуть повышал голос, словно начинал новый стих с прописной буквы. На «Восемнадцати благословениях» совсем замолчал. Ни бормотания, ни шепота, тихо, как в костеле. Тьфу! Опять двадцать пять! Вечно одно и то же! Лицо ксендза. Кто б мог подумать, что у еврея, все сильнее раскачивающегося, все ниже склоняющегося в немой молитве, в голове такие мысли! Мысли, они как вода, всюду просачиваются. Никакими благословениями их не прогнать.
Где-то далеко потрескивали отдельные выстрелы. Гусар тогда вздрагивал, озирался испуганно, а потом снова ронял голову на грудь. Каучуковый воротничок врезался в небритый подбородок. Конь ржал, дрожали бархатные губы, тянущиеся за кусочком сахару, дрожала черная от мух шкура на лошадиной шее. Гусар вскочил.
В залу вошли невестка и внучка. Стали хлопотать у стола. Спросили гусара, в каком виде яйца он любит. А то они забыли спросить. Пожарили ему болтушку, а может, он предпочитает глазунью или яйца по-венски? Гусар на все согласно кивал.
— Еще минуточку подождем, — сказала Мина, — сейчас дедушка кончит молиться. Лёлька, слышишь? Что там такое?
Фитиль еще больше прикручен. Это невестка, Лёльке не дотянуться. Будто от дуновения огонек в лампе зашипел и потускнел. Кто-то стоял во дворе и кричал пустым голосом, одним голосом, без слов. Огонь в лампе снова стал ярче. Лёлька кинулась к двери. Заскрежетал в сенях ключ.
Старый Таг сделал три шага назад и сплюнул через левое плечо — закончил «Восемнадцать благословений». Снял шелковый шнурок, обернулся и увидел открытую дверь и пятящуюся назад в залу Лёльку.
— Что случилось? — спросил.
— Боже! — крикнула невестка. — Бум!
Старый Таг отстранил ее:
— Отойди! Обе отойдите!
— Боже! Ма-а-а-амочка!
— Бум… — шепнул старый Таг.
Бум стоял в дверях, вытянув перед собой руки. На руках лежала Ася.
