Об одном скитальце, внезапно появившемся на ферме, проведшем там всего одну ночь и навсегда исчезнувшем, я потом неоднократно вспоминала. Его фамилия была Эммануэльсон. Он был шведом и, когда я с ним познакомилась, работал в одной из гостиниц Найроби метрдотелем. Это был полный молодой человек с красным припухлым лицом, с привычкой стоять позади моего кресла, пока я обедала, и сладостным голоском предаваться воспоминанием о родной стране и наших общих знакомых; он был настолько навязчив, что я была вынуждена поменять эту гостиницу на единственную, имевшуюся тогда в городе помимо нее.
После этого я редко слышала об Эммануэльсоне; видимо, у него был дар навлекать на себя неприятности и отличаться от принятых в обществе стандартов по части вкусов и предпочтений в области удовольствий от жизни. Ввиду этого он не мог не восстановить против себя остальных скандинавов в стране.
Неожиданно он возник у меня на ферме, расстроенный и напуганный, и попросил дать ему денег взаймы, чтобы он смог немедленно перебраться в Танганьику, потому что в противном случае ему не миновать тюрьмы. То ли моя помощь запоздала, то ли Эммануэльсон потратил ее на что-то другое, но спустя некоторое время я узнала, что он арестован в Найроби. В тюрьму он так и не сел, но временно исчез из виду.
Как-то поздним вечером, возвращаясь домой при свете звезд, я увидела у порога своего дома мужчину. Это был Эммануэльсон. Он прочувственно объявил:
— Перед вами скиталец, баронесса.
Я спросила, чему обязана его появлением, и он ответил, что заблудился и случайно прибился к моему дому. Следовал же он все в ту же Танганьику.
Поверить ему было затруднительно: дорога на Танганьику представляла собой шоссе, которое нельзя было не найти; для того, чтобы оказаться у меня на ферме, требовалось намеренно с него свернуть.
— Как вы собираетесь добраться до Танганьики? — поинтересовалась я.
— Пешком, — ответил он.
Я стала объяснять, что это совершенно невозможно: три дня пути через резервацию маасаи, без воды, при опасном соседстве львов. Как раз в тот день маасаи жаловались мне на обнаглевших хищников и просили подстрелить хотя бы одного.
