Слушая Кинана, Айслинн все больше ненавидела неспособность фэйри лгать. Было бы легче солгать и сказать, с какой болью она превращалась из смертной девушки в фэйри. Было бы легче отрицать, что она приспособилась к новой жизни даже быстрее, чем ожидала. Она могла бы наговорить еще немало лживых слов о внутренней борьбе и усилиях.
«Скажи я все это, он бы вел себя иначе».
Кинан не ограничивал ее пространство. Не торопил. Он был ей другом и даже не приближался к установленным ею границам.
«Бежать. Бежать прямо сейчас».
Она не тронулась с места.
А Кинан подвинулся ближе, вторгаясь в ее пространство.
— Ты сама знаешь: не все можно перевести в слова. И я знаю, что поступал правильно, когда столько лет не искал себе королеву. Я ждал тебя, и, думаю, мои ожидания были не напрасны. — Кинан дотронулся до ее волос, и солнечный лучик скользнул ей под кожу. — Будь ты моей королевой, то есть настоящей королевой, наш двор стал бы еще сильнее. Будь ты моей, без разных приманок смертного мира, мы бы находились в большей безопасности. Летом надо наслаждаться теплом и получать удовольствие. Когда я рядом с тобой, мне хочется забыть обо всем остальном. Я люблю Донию и всегда буду любить, но когда я с тобой…
Айслинн и сама знала конец его фразы. Она чувствовала правду его слов, но какая-то часть ее существа не хотела жертвовать собой во имя благополучия Летнего двора. Знал ли Кинан о ее мыслях? Знал ли он, что ее упорное стремление воспринимать статус королевы как работу, а не как личные отношения ограничивало рост могущества их двора? Эти вопросы она предпочитала оставить без ответов.
— Двор сейчас сильнее, чем прежде, — тихо сказала она.
— Да, и я благодарен тебе за то, что ты дала нашему двору. Всего остального я готов ждать сколько угодно. Вот об этом я и думал сейчас. Наверное, я должен был думать о государственных делах, но… — Кинан наклонился к ней и не отводил взгляда. — Сейчас я могу думать лишь о том, что ты здесь, рядом со мной, в твоем настоящем мире. Я действительно люблю Донию, но и свой двор я тоже люблю. Айслинн, я мог бы любить и тебя, если бы наша любовь была взаимной. Если бы ты позволила, я бы любил тебя так, что мы бы позабыли обо всем, кроме нас двоих.
— Кинан…
— Ты просила честности.
Он не лгал. Он не мог и не умел лгать. Сейчас это не имело значения. Его правда, все эти слова не имели и не могли иметь никакого значения.
Айслинн ощущала солнечный лучик, живший где-то в глубине ее существа. Лучик расширился, и у нее была готова лопнуть кожа. На краткое прикосновение Кинана она ответила с такой искренностью, какую позволяла только наедине с Сетом. Это была ее ошибка.
