— Скажите, господин Даквитц, а вас не беспокоит то, как поведут себя по отношению к вам нацисты? Известно ведь, как притесняют евреев в Германии и Польше.
— Да, меня это беспокоит. Но Дания — это не Германия, и немцы видят в нас прежде всего датчан, а уж потом евреев.
— До поры до времени… — добавил со вздохом Тик.
— И мы ведь не простые лавочники, — сказала Карен. — Что они могут сделать с семейством, которому принадлежит крупнейший банк Дании?
Это показалось Харальду глупостью.
— Давно пора понять, что нацисты могут делать все, что им заблагорассудится, — грустно усмехнулся он.
— Да неужели? — холодно ответила Карен, и он понял, что обидел ее.
Тут к ним присоединилась госпожа Даквитц, и разговор зашел о последней постановке Датского королевского балета — о «Сильфидах».
— Мне очень нравится эта музыка, — сказал Харальд, слышавший ее по радио.
— А балет вы видели? — спросила госпожа Даквитц.
— Нет. Честно говоря, я вообще никогда не был в театре.
— Карен обязательно должна вас сводить.
— Мама, я безумно занята, — возразила Карен. — Я разучиваю главную партию.
Горничная объявила, что ужин готов. Они сели за длинный стол в столовой. Несмотря на то что продукты отпускались по карточкам, еды было много, и госпожа Даквитц объяснила, что большая часть приготовлена из того, что дает поместье.
За ужином Карен с Харальдом не разговаривали. Даже когда он обращался к ней, она, отвечая, глядела на других. Харальд пребывал в смятении. Такая очаровательная девушка, а он умудрился настроить ее против себя.
После ужина господин Даквитц сел в гостиной за рояль. Госпожа Даквитц встала рядом.
— Бетховен? — спросил он, и она кивнула.
Он сыграл вступление, и она запела по-немецки. На Харальда ее пение произвело такое впечатление, что в конце он даже зааплодировал.
— Мама, спой еще что-нибудь, — попросил Тик.
— Хорошо. Но только с условием: ты нам сыграешь.
Взяв кларнет, Тик исполнил колыбельную Моцарта. Господин Даквитц сыграл вальс из «Сильфид», и Карен, сбросив туфли, показала танец, который она разучивала. Затем все обернулись к Харальду.
Он понял: хозяева ждут, чтобы он что-нибудь сыграл.
— Я не силен в классической музыке, — признался он.
— Чушь! — сказал Тик. — Ты же сам рассказывал, что играешь на пианино в отцовской церкви.
Харальд сел за инструмент. Но лютеранских псалмов для еврейской семьи исполнять было нельзя, и он заиграл буги-вуги Пайн-Топа. Через несколько мгновений, забывшись, он воскликнул по-английски: «Буги-вуги, танцуют все!» — совсем как Пайн-Топ.
