Холодный поцелуй смерти | страница 45



— Я не вещь, Малик, и никаких прав на меня у тебя нет! — отчеканила я, дрожа и от ярости, и от жажды, пронзившей все тело. — А если хочешь моей крови — давай поторгуемся, говори, что ты готов за нее предложить!

Он замер и уставился на меня, лицо его выражало какие-то непонятные мне чувства. Потом он поднял вторую руку и взял меня за подбородок, провел большим пальцем по губам. Они запылали, и от гнева не осталось и следа — его затушило желание, охватившее то ли меня, то ли Малика, то ли нас обоих, не знаю. Малик нагнулся ближе, его благоухание оглушило меня, пленило, обездвижило. Рука его огладила мне шею, скользнула в волосы, чуть потянула — и я бессознательным движением запрокинула голову, подставляя горло. Малик прижался губами к нежной тонкой коже под ухом — ласково, едва ли не благоговейно.

— Думаешь, ты вольна диктовать мне условия? Где, когда, сколько? — Его шепот щекотал мне ключицу. — А вдруг я не захочу вести переговоры, Женевьева? — Острые клыки провели черту по моей плоти. — Как ты меня остановишь?

Сердце у меня затрепыхалось. Мне стало больно от страстной необходимости отдаться ему — целиком. Я прижала ладонь к его груди, пальцами ощущая, какие у него твердые жилистые мышцы… и оттолкнула его, заставив язык выговорить слова, на которые тело никак не хотело соглашаться:

— Все, что я готова предложить, — это переговоры; а нет — так я тебя убью!

— Тогда переговоры.

Он улыбнулся, но линия губ выдавала печаль. Отпустив мое запястье, он отодвинулся — выстроил дистанцию. Я закрыла глаза, сопротивляясь порыву броситься к нему, сопротивляясь зову крови. Проклятый вампиришка! «Переговоры» — это от слова «говорить», а не от слова «морочить», но он, конечно, и сам это знает. Я перевела дух, сосредоточившись на слабом аромате жимолости, витавшем в воздухе, на еле заметной кислинке газа из духовок, на земляном запахе бродящего теста. Открыв глаза, я скосилась на запястье. Никакой крови уже не было, а синяки по-прежнему выглядели как тепловатые пятна на медовой коже. Просто этот гаденыш воспользовался моей впечатлительностью. Я стиснула кулаки от злости на себя за то, что так легко это допустила, и снова посмотрела на него.

Он между тем смотрел в оконце.

— Приближается рассвет.

Стоило ему заговорить — и я уже ничего не слышала, кроме звуков его голоса, ничего другого не ощущала, как будто зазвучала, набирая силу, тревожная сирена, вытесняя из сознания все прочие мысли. Меня физически затрясло от этого чувства, и я едва не пнула Малика от досады. Месма! Вот зараза, он же меня по-прежнему морочит! Мне-то рассвет нипочем, это Малику будет плохо! Вампиры не выносят солнца, для них губительны даже те жалкие отсветы пасмурного октябрьского утра, которые просочатся в окошко через несколько минут. Однако данный конкретный вампир, запертый вместе со мной в пекарне, казалось, не слишком тревожится, — правда, он был уже очень стар и опытен и не последовал бы за мной в мышеловку, если бы считал, что ему что-то угрожает, а значит, это опять игры. Какого лешего?!