Люди и тени | страница 9



Не доверяет близким и врачам.
И убиенных позабыть не волен,
Ему кошмары снятся по ночам.
Я в горы поднимаюсь ли высоко,
По улицам брожу ли городским,
Следит за мною, как царево око,
Чугуннолицый, зорок и незрим.
Перед Кремлем, как будто бы три бури,
Овация гремит.
                       И я, чуть жив,
Смотрю: возник Иосиф на трибуне,
За борт шинели руку положив.
Предстал народу в облике коронном.
И «винтиками» прозванные им
Проходят в построении колонном
Внизу, как подобает рядовым.
Лихого марша льется голос медный,
И я иду — державы рядовой.
И хоть я винтик малый, неприметный,
Меня сумел заметить рулевой.
Мы встретились глазами.
                                     О, минута,
Которую пером не описать.
И еле слышно вождь сказал кому-то
Короткое, излюбленное:
                                     — Взять!
Усердье проявил чугуннолицый:
Он оказался шедшим позади…
Быть может, это — явь, а может, снится
Мне вещий сон на бурке из Анди.
* * *
Как вы ни держались бы стойко,
Отвергнув заведомый вздор,
Есть суд, именуемый «тройкой»,
Его предрешен приговор.
Не ждите, родимые, писем
И встречи не ждите со мной,
От совести суд независим,
За каменной спрятан стеной.
Он судит меня, незаконный,
Избрав роковую статью.
Безгрешный я, но обреченный,
Пред ним одиноко стою.
Запуганная и святая,
Прощай, дорогая страна.
Прощай, моя мама седая,
Прощай, молодая жена.
Родные вершины, прощайте.
Я вижу вас в сумраке дня.
Вы судей моих не прощайте
И не забывайте меня.
Залп грянул.
                 Откликнулось эхо.
И падают капли дождя,
И взрывы гортанного смеха
Слышны в кабинете вождя.
* * *
То явь иль сон:
                      попал я в мир загробный,
Вокруг окаменевшая печаль.
Сюда за мной, хоть ловчий он способный,
Чугуннолицый явится едва ль.
Здесь мой отец и два погибших брата
И сонм друзей седых и молодых.
Восхода чаша легче, чем заката,
Извечно мертвых больше, чем живых.
И, бороду, как встарь, окрасив хною,
Шамиль, земной не изменив судьбе,
Отмеченный и славой и хулою,
Лихих наибов требует к себе.
Вершины гор ему дороже злата.
Еще он верен сабле и ружью.
Еще он слышит глас Хаджи-Мурата:
— Позволь измену искупить в бою.
В загробный мир не надо торопиться.
И виноват лишь дьявольский закон,
Что раньше срока Тициан Табидзе
Из Грузии сюда препровожден.
Как в Соловках, губителен тут климат,
И я молву, подобную мечу,
О том, что страха мертвые не имут,
Сомнению подвергнуть не хочу.
Но стало страшно мертвецам несметным,
И я подумал, что спасенья нет,
Когда старик,
                   считавшийся бессмертным,