Люди и тени | страница 7



Взлетят до неба огражденных мест.
Все по уставу. Полномочный кворум,
И впереди еще двадцатый съезд!
* * *
О, вера в тюрьмы заключенных
И сосланных на край страны!
Еще немало заключенных
Ему — Иосифу — верны.
Не избежавшие посадок
В душе надеются:
                          «Вот-вот
Узнает Сталин и порядок
В НКВД он наведет».
И долгожданная свобода —
Мы говорим об этом тут —
Нас встретит радостно у входа.
«И братья меч вам отдадут».
Живет нелепо, как химера,
Как неразумное дитя,
Почти языческая вера
В непогрешимого вождя.
И коммунист у стенки станет
И закричит не для газет:
— Да здравствует товарищ Сталин!
И грянет залп ему в ответ.
Потом ни холмика, ни вехи,
И место выровнят само…
Перед расстрелом пишет Эйхе
На имя Сталина письмо.
Когда умелец дел заплечных
В больной впивался позвонок,
Он, человек,
                    нечеловечных
Мучений вынести не смог.
И, головы густую проседь
Склонив над пузырьком чернил,
У Сталина прощенья просит,
Что сам себя оговорил.
Был следователь только пешкой,
Но Эйхе это не учел.
И Сталин с дьявольской усмешкой
Письмо посмертное прочел.
Звезда сорвалась с небосвода
И канула в ночную тьму.
Пишу и я вождю народа,
Железно преданный ему.
И с журавлиною станицей
Посланье шлю, как сын родной…
Проходят дни.
                     Чугуннолицый
Встает полковник предо мной.
* * *
Я, увидав полковника, не обмер, —
Всяк лагерник, что стреляный солдат.
— Фамилия?! — Свой называю номер:
— Четыре тыщи двести пятьдесят.
Нацелен взгляд тяжелый, как свинчатка,
Но чем-то он встревожен, не пойму…
— В Москву писал? —
                            спросил знаток порядка,
Таинственно добавив:
                                — Самому?!
Быть может, это — явь, а может, снится
Мне вещий сон на бурке из Анди?
— Свободен ты, —
                         сказал чугуннолицый
И распахнул ворота:
                              — Выходи!
И я, покинув гибельное место,
Иду и плачу — стреляный солдат,
И мне, как прежде, мне, как до ареста,
«Товарищ, здравствуй!» —
                                     люди говорят.
И вижу я: летит быстрее поезд,
В домах светлее светятся огни.
Крестьянами взлелеянный на совесть,
Хлеб колосится, как в былые дни.
И звезды над Кремлем не побелели,
На Спасской башне стрелки не стоят,
И молодая мать у колыбели
Поет, как пела сотни лет назад.
Был враг разбит.
                        И я смотрю влюбленно
На площадь, где прошли с победой в лад
Войска,
            швырнув трофейные знамена
К подножью принимавшего парад.
Но оттого, что нас зазря карали,