Заметив, что Флойд то и дело посматривает на нее, она заставила себя смотреть вперед и сосредоточиться на дороге, но не смогла справиться с предательским румянцем.
— Что, жарко? — поддразнил он.
Она бросила на спутника сердитый взгляд, увидела, что в его глазах пляшут чертики. Да, немудрено покориться чарам этого красавца. Ему было невозможно сопротивляться, но женский инстинкт предупреждал, что этот человек опасен, почему-то пугала его близость. А тот без умолку болтал…
— Купчая может быть подписана сразу же, как только ты решишь, продаешь Голд Потлатч со всем содержимым или без него, — прервал ее воскресающие воспоминания Крокет, когда они остановились у ступенек особняка.
Силия вылезла из машины и с улыбкой поблагодарила Джерри.
— Я заеду за тобой примерно через час, — сказал он.
Преодолев нервную дрожь и внезапный страх одиночества, женщина открыла дверь и заставила себя переступить порог. Если она ожидала, что ее встретят темные воспоминания и призраки прошлого, то ошиблась. Достаточно было сделать несколько шагов, чтобы страхи исчезли.
В пустом холле стояли только длинный дубовый стол, такая же скамья с высокой спинкой и несколько тяжелых кованых сундуков, которые, как помнилось, были здесь всегда. Силия посмотрела на галереи. Флойд прав: перила доходят как минимум до пояса. Но ее убеждение, что они были намного ниже, оказалось настолько сильным, что она не верила собственным глазам. Вероятность того, что падение его матери было случайным, вызывала сомнение.
Ее шаги громко отдавались в пустом доме. По правой лестнице Силия поднялась на верхнюю галерею и открыла дверь, которая вела в кабинет матери.
Комната была светлой и просторной, обставленной тщательно подобранной старинной мебелью. Современными были только удобные кресла и шторы. Между двумя окнами стоял чудесный ореховый письменный стол, и Силия представила, как мать, одетая во что-то голубое, сидит за этим столом и пишет.
Тогда ей было лет пять, и няня привела ее к матери попрощаться перед сном. Мать часто смеялась над своей слабостью — вести дневник. «Я всегда записываю то, что случилось за день, чтобы потом не забыть», — говорила она.
Силия села за стол и подумала о матери, чувствуя безмолвную связь с ней. Они никогда не были близки, но в глубине души сохранялась уверенность: хотя Моника и слыла аморальной и имела свои слабости, она не была злой.
Повинуясь безотчетному импульсу, Силия начала выдвигать ящики и искать то, что могло бы подтвердить эту уверенность.
