- Нет, - крикнул я, - мой герой - живой человек для меня. Я привык к его отчеству.
- Здесь далеко идущая символика, - сказал он, кивая на телефон. Мальчик-сирота - это Россия. Выходит, вся страна пьет, бездельничает, а в это время антисоветчик Максимов спасает мальчика-Россию в бурных волнах Мирового океана.
- Какой Мировой океан, какой мальчик-Россия! - взревел я, забыв про телефон. - Разве вы не видите, что это Черное море у берегов Гульрипша?
- Слава Богу, - сказал он громко, глядя на телефон и, скорее, обращаясь к нему, - я двадцать лет расковыриваю эти муравьиные курганы маскировки. Получается, что Максимов спасает мальчика-Россию, а Гульрипш - это для дураков. Я до сих пор говорил о Максимове. Но некоторые из прочитавших рассказ догадались, что и имя героя не случайно: Виктор. Это Виктор Некрасов. Два главных деятеля "Континента". Может ли быть такое случайно?
Клянусь, я ни того ни другого не имел в виду. И вдруг меня осенило.
- Постойте, постойте! - сказал я дрожащим от волнения голосом. - Как же Максимов может спасать мальчика-Россию, когда мальчик черноглазый? Если мальчик - символ России, он должен быть синеглазым, как у Васнецова.
- А разве мальчик черноглазый? - явно клюнув, спросил он недоверчиво.
- Да! - воскликнул я, хотя, когда писал рассказ, не придавал этому значения. И теперь стал лихорадочно листать рукопись, ища черные глаза мальчика и все более и более сомневаясь, что они там есть. Возможно, я просто представил мальчика черноглазым, но об этом не написал.
- Не порвите рассказ, - улыбнулся он мне, - глаза в морской воде имеют обыкновение менять свой цвет на голубой.
Он со мной говорил то на "ты", то на "вы". Последнее означало, что он снимает с себя покровительственные отношения и переходит на официальные.
И он еще издевается!
Но жив Бог, как сказал поэт. Я нашел нужное место. Там ясно указывалось, что у мальчика были хитрые черные глазки. Я подсунул ему это место прямо под его роговые очки. Выпятив губу и тяжело дыша, он отодвинул от себя рукопись.
- Мусульманский фундаментализм, - пробормотал мой Покровитель. - А знаете что, - вдруг озаренно улыбнулся он и вынул ручку, - зачем мальчик вообще, если вас не интересует символ? Пусть будет девочка, и тогда символ исчезнет сам собой!
Вынутая его ручка и вообще готовность вмешаться в текст внушали мне ненависть и отвращение. Я считал, что мальчик получился хороший, и не для того мой Виктор Максимович приложил столько усилий, спасая его, чтобы я его дал утопить в редакционной чернильнице.
