Сел я, ладони на колени, такое отчаяние на меня нашло, впору на себя руки наложить. В тот вечер напился, как за всю свою жизнь не напивался.
А через четыре дня приплелся с работы, а в доме борщом пахнет, пацаны стулья-табуретки составили, в паровоз играют, а она сидит у окна и что-то шьет. Подняла на меня взгляд, и понял я, что весь тут...
Лукин сел напротив меня, в задумчивости охватил сцепленными пальцами колени.
— Знаешь, я иногда думаю: мне бы власть, я б в Москве, рядом с памятником Неизвестному солдату... Нет, даже, пожалуй, прежде него... Поставил бы памятник нашей женщине. И Вечный огонь зажег около... Ведь это вот так, сказать по откровенному, все мы — со всем нашим солдатским мужеством, со всем нашим героизмом — все равно на ступеньку ниже стали рядом с ее подвигом. Нашего мужество, оно, ежели рассудить, тоже от нее свое начало берет.
— Погоди,— напомнил я.— Значит, тогда вы и поженились?
Он удивился:
— А разве я сказал поженились? — И заговорил о другом: — Дети уже взрослые. У Игорешки вон дочка Оленька, так что я в некотором роде неофициальный дед. Двое других — Бориска и Виктор — при нас. Маруся над ними квохчет, а они вымахали выше меня ростом,— Рассмеялся.— Цирк, ей-богу! Батей называть они меня не решаются, да и ни к чему. А как по-другому — до сих пор не придумали. Лукиным зовут, вроде как ты или Серега.
Мне хотелось порасспросить его еще об этой женщине, перевернувшей всю его жизнь, но я понимал: его сейчас окликни — не услышит.
— Между прочим, мы туда съездили...
— Куда? — не сразу сообразил я.
— В Великие Луки.
— И что же?
— Давным-давно все позаросло, с землею сровнялось. Вот там она и призналась под страшным секретом: ребята-то не ее! Насобирала на дорогах войны...
Лукин молчком поднялся, походил по бараку. Я глядел на него во все глаза: ай да Лукин! Ай да тихоня!
— Только ты смотри,— предупредил он.— Ребятам нашим ни слова.— И добавил убежденно: — Молоды они еще задумываться, что не со всех сторон жизнь бархатом обклеена, а кое-где, выходит, и наждаком.
Лукин после этого разговора, я заметил, стал в обращении со мною как-то проще, доверчивее. Видно, и впрямь ничто так не объединяет, как откровенность.
