Потом женский голос в наушниках пожелает спокойной ночи, отзвучит гимн, наступит глубочайшая тишина. Такая глубокая, что, кажется, физически начинаешь ощущать реальность бездонных космических пространств.
...А на кремлевских башнях, наверное, только что включили прожекторы, и в их белесом широком мерцании вспыхивает пламень звезд.
А Катя лежит и читает, время от времени приподнимая голову и чутко прислушиваясь, не проснулась ли в соседней комнате беспокойная внучка.
А в театре, в моем театре, рабочие разбирают после спектакля громоздкие декорации и пожилой, грузный вахтер дядя Костя ходит по фойе и коридорам, бубня себе что-то под нос и один за другим поворачивая выключатели.
Есть испытанный способ уснуть: считать до тысячи. Если не поможет — еще раз. Еще...
— Дьявол, как нога затекла!
— Тебе что-нибудь нужно, Кирьяныч? — Чуткий Лукин подымает голову с подушки.
— Нет-нег, спасибо. Ничего. Спи.
2
На исходе четвертой недели я не выдержал.
Каждому из нас, чтобы принять решение, нужен какой-нибудь побудительный мотив. Вот и я внушил себе, что мне сейчас необходим, абсолютно необходим томик пьес Шеридана. Спроси кто — зачем он мне, этот Шеридан,— я вряд ли сумел бы что-нибудь ответить.
Но решение есть решение.
Вскоре после ухода Галочки-Галины Борисовыми кусачками я передавил гуппер, державший мою ногу на весу, кое-как обулся. Нашарил самодельный костыль, припасенный для меня Лукиным, и встал.
А что вы думаете: встал! Ботинок не жмет, нога вроде не болит.
Но, оказывается, все не так-то просто. Потолок в бараке вдруг пошел, пошел, пошел надо мной этакой стремительной каруселью, но часовой стрелке, да все быстрее, быстрее. Неприятное ощущение!
Тут, главное, все делать не торопясь. Я шагнул шажок — глядите-ка, держусь. Еще шажок. Больновато, но терпимо. Кто это там болтал, будто человек — существо с ограниченными возможностями? Вот сейчас оденемся, нахлобучим шапку, даже в зеркало на стене мимоходом глянем: хорош, красавчик!
Рывком распахиваю дверь, жадно глотаю прохладный воздух тайги и замираю: а осень-то, оказывается, уже вошла в свою торжественную силу.
Совсем по-мальчишески, озорно, приставив ко рту рупором ладони, ору с крыльца на весь поселок:
— Ого-го-го!..
3
Осень вошла в свою силу. После надоедливых дождей до первых заморозков это в здешних местах едва ли не лучшая пора года.
Я люблю эту пору. Люблю и жду ее: мне кажется, что именно в такие дни и дышится просторнее, и думается спокойнее и шире, и пишется особенно охотно, когда не понуждаешь себя к этому, а, набродившись в лугах, намотавшись но сонным проселкам, налюбовавшись тайгой, сам торопишься к столу, к бумаге.
