Я встряхнулся и пощупал пояс на животе. У меня устали глаза И сам я безумно устал, сил не осталось буквально ни на что. Подобное ощущение я уже испытал, это было возле Кассино, когда патруль… Я вздрогнул и быстро направился к рубке.
Там было тепло и светло. Шорти стоял у руля. Он смотрел вдаль, в черную ночь, бросая время от времени взгляд на чуть светящийся компас. Малиган стоял, склонившись над картой; в руках у него был циркуль Когда я вошел, он поднял голову. Это был худой, тщедушный человечек, у него было острое личико, пронзительные голубые глаза и заячья губа – он был похож на хорька. Глядя на него, трудно было ожидать, что он может чем-то или кем-то командовать, не говоря уже о судне. Но стоило посмотреть ему в глаза, как сразу становилось ясно, что с ним шутки плохи, а язык у него был такой, что впору двум здоровенным мужикам, в особенности когда он гонял своих матросов. Его голос, пронзительный и резкий, как звук острой стальной пилы, действовал гораздо убедительнее кулаков. Матросы боялись его языка и этих его глаз мелкого злобного животного. Он, бывало, разговаривает с человеком спокойно и ласково, словно котенок, но стоит ему найти слабое место, как тут же начинает работать его страшный язык, наполняя несчастного страхом и ненавистью.
Судно качнуло, и я ухватился за край стола, на котором лежали карты. Малиган смотрел на меня. Он ничего не говорил, просто стоял и смотрел, в то время как его уродливые губы кривились в саркастической улыбке.
– Ну, зачем вы меня звали? – спросил я. Мне было трудно выдержать его взгляд. – Берег уже близко?
Он кивнул:
– Мы находимся вот тут. – Он указал место на карте. – Справа у нас маяк Лонгшип. Мы высадим тебя у Уитсенд-Бей, к северу от Сеннена. – Он продолжал говорить со своим странным шотландским акцентом, объясняя мне местоположение, называя различные ориентиры на берегу. Но я не слушал. Как можно что-нибудь понять, когда человек говорит с полушотландским-полуфранцузским акцентом, а у тебя в голове шумит от выпитого коньяка так, что кровь стучит в висках? Тон его внезапно изменился, и резкие ноты проникли наконец в мое сознание.
– Что скажешь насчет платы? – Вопрос повторился несколько раз, резко и отрывисто, словно лай.
– Я ведь уже заплатил, когда взошел на борт в Неаполе, – напомнил я. Что ему надо? Я пытался сосредоточиться на том, что он говорит. – Я заплатил вам пятьдесят фунтов английскими деньгами, и это вдвое больше того, что вам следует.
