— Нет-нет, не говорите, я себя знаю. Вот вы не раз просили рассказать о блокаде. Я расскажу. Месяц я проработал в госпитале. Раненых кормили крошками, заваренными кипятком. Никто не роптал. Было холодно — октябрь, дров не хватало. Дистрофия, цинга. Каждое утро из палат выносили покойников. Кто-то не выдерживал, терял рассудок. Всем снилась еда. Мне тоже. Нас с сестрой каждое лето мама вывозила на море, и я увидел необыкновенный сон: будто я в Крыму, вижу много-много фруктов — пахучие персики и груши, черный виноград… Представляете? Чудо!
Ленинград каждый день бомбили и обстреливали из орудий, но все же это не передовая. Госпиталь находился в здании Горного института на Васильевском острове — когда раненые засыпали, я забирался в пустынную библиотеку и при огарке читал — это успокаивало, прогоняло мрачные мысли, наполняло верой. Прочел я всего одну книгу, Фраермана «Дикая собака Динго». Как она попала в институтскую библиотеку? Она потрясла меня — чистотой, добрым вниманием людей друг к другу. До сих пор, как вспомню, становится лучше на душе…
18 мая. Двенадцатый день. Эшелон остановили в открытом поле. Всем приказали выйти из вагонов и построиться. Пришли начальник эшелона и комиссар. Оглядев хмурым взглядом лица курсантов, начальник эшелона громко и четко произнес всего несколько слов:
— Кто вы — советские командиры или мародеры? Вы подумали, кого грабите? Матерей, чьи дети и внуки на фронте сражаются насмерть. Запомните! Кто совершит еще один уголовный проступок, будет немедленно предан военному трибуналу!
Презрительно сплюнув на землю, начальник эшелона повернулся и быстро зашагал к штабному вагону. Не промолвив ни слова, следом ушел комиссар.
— По вагонам! — прозвучала команда.
Понуро опустив головы, курсанты разошлись по теплушкам.
Эшелон простоял недолго, но достаточно, чтобы я успел испытать чувство стыда. Хотя бы потому, что ничего не сделал, не сказал ни слова против.
Поздно вечером вагон на разные голоса запел частушки — перешли на фольклор: более прилично, чем анекдоты.
Начальство осудило мародеров. Но из курсантов — никто! Как никто не оценил и поступка Женечки. Почему Шурка не заставил свою братию прекратить набеги? Я считал его честным парнем. Женечка раскрыл нам тайну. Обидно было узнать, но Шурка поддался: его подкармливали.
По этому случаю Юрка рассказал историю. Отец его поступил учеником на завод, где трудились его дед и прадед. Это было еще до революции. Однажды дед обнаружил в кармане сына кусок материи для обтирки станка. «Как же так, ведь это чужое, не твое, а ты унес с завода?!» — строго спросил он. И побил сына.
