на путь. Но вы, Вава, вы не бегите моих указаний и не вздумайте подчиниться влиянию того круга, который встретится вам в Париже. Там теперь, кажется, и Минский, и Волынский, и Мережковский с супругой — они ездили вдохновляться искусством. Волынский — это просто глупый человек, Минский потерял
почву под ногами. Я боюсь, что вы падете ниц, увидав на них панцыри и копья современного литературного образования. Помните, что это — пустяки, что Волынский, помимо всего, помимо того, что у него пустая душонка, еще в конце концов круглый невежда. Он знает только заглавия и самые громкие современные слова. Вам не под силу будет его допрашивать, и он, может быть, и победит вас. Но это не должно вас смутить. Победит вас лишь ваш собственный страх. Вот все, что пока могу вам сказать, не знаю, что еще о подробностях говорить. Спросите — я скажу.
Мои занятия идут сносно. Писать — здесь не пишу. Условия неподходящие. И очень тяжело бывает на душе /.?./. Но вот скоро все уладится, тогда, верно, начну и писать. А тем временем — подготовляюсь. Кстати, читали ли вы «Ткачей» и «Таннен» Гауптмана? Они, верно, переведены на французский. Прочтите — вы увидите, что новейшая литература заключает в себе элементы христианства в /.?./ большей мере, чем это можно думать, судя по Минскому и Волынскому, этим жалким выродкам российской словесности. А с Зудерманом вы знакомы? Вы Вер лена читали? У него есть искренность и дарование. Я Насте перевел выбранные места из него. Вот вам тоже три строчки из него (конец стихотворения):
Aimez-moi done, aimez, quels que soient les soucis Plissant parfois mon front et crispant mon sourire, Ma haute pauvrete plus chere qu'un empire [13]. Чудесный конец! И все стихотворение хорошее. В последующих письмах, по мере того как я буду знакомиться с Нитше (он ужасно трудно читается и я с ним много хлопочу), я буду, если вы хотите, и вас знакомить с ним на тот случай, если его сочинения попадутся в ваши руки. А пока — прощайте. Поклонитесь С.Г. и г-ну Пети. Напишите, что вы нашли в Париже, каких людей и какие нравы. И встречали ли вы Флексера (Волынского) и какое впечатление произвел на вас этот бумажный арлекин. (Карлсбад, [апрель 1896]).
О своих публикациях того времени Шестов пишет в автобиографии:
Весной 18 % года я уехал за границу. Оттуда я присылал статьи по экономическим и юридическим вопросам в «Жизнь и Искусство», и их печатали [14]. Первую большую свою работу «Шекспир и его критик Брандес» я послал в петербургские журналы, но получил отовсюду отказы. Пришлось выпустить ее отдельной книгой. Но издателя я найти не мог: неизвестного автора не хотели издавать. Оставался один выход: печатать на свой счет.
