После полудня показались наконец баржи Пьянкова. Бестужев приказал идти дальше без остановок и отправил к нему Джумигу. Выждав, когда пьянковские баржи уйдут подальше, он разбудил фунде-бошко. Тот нехотя сел у носовой бабки и достал веер. Бестужев подошел к нему.
— Не обижайся, Найбао, надо плыть. Теперь так: если влево, подними эту руку, а вправо — эту. Итак лево — тут, право — тут, — еще раз показал он.
Фунде-бошко понял, что от него требуют.
Берега Амура были по-прежнему пологими. Изредка на правом берегу виднелись берестяные чумы манегров и солонов, реже — мазанки маньчжуров с небольшими, хорошо ухоженными огородами. Судя по компасу, они плыли прямо на юг. Нестерпимо пекло солнце. Туча оводов и слепней роилась над баржей, фунде-бошко отмахивался от них веером. Как ни странно, он неплохо знал путь.
— Левотут! — раздался его крик. Кормщик не понял и спросил Бестужева, чего он кричит, тот усмехнулся и пояснил. Через некоторое время Найбао крикнул «Правотут!» и поднял правую руку. Павел засмеялся:
— Вот и «божко» сгодился!
— Какая славная рощица! — показал Чурин на правый берег. — Деревца одно к одному, будто в один год посажены.
— Так и есть, — подтвердил Бестужев. — Паргачевский говорил, лес тут посажен от сильных ветров с востока.
— До чего трудолюбивый народ! — сказал Павел. — И к нам хорошо относится.
— Никак не пойму, — сказал Чурин, — чего богдыхан не уразумеет, что от дружбы с Россией им только польза. На юге бои гремят, а тут — пушки под рогожей.
— Вот я не военный и не стратег какой, — сказал Павел, — но на месте богдыхана вступил бы в союз с Россией, а то не дружба, а тружба получается, — вспомнил он, как произносили это слово в Айгуне.
— Вот кого надо было послать в Пекин, — улыбнулся Чурин, — вместо Пу-тя-тин.
— Братцы, а фунде-бошко все понимает, — сказал Павел, увидев, как тот повернул голову при упоминании Путятина.
— Вот и хорошо, если так, — сказал Бестужев. — Пусть доложит начальству, что мы говорим тут о дружбе…
— Левотут! Правотут! — вдруг крикнул Найбао, показывая на баржи, застрявшие сразу в двух протоках.
— Слезай, приехали, — вздохнул Бестужев.
