Остальные члены Комитета — тоже бывалые государственные мужи, с густыми генеральскими эполетами, начальник Главного штаба Дибич — генерал-адъютант.
Самому старому, Татищеву, шестьдесят четыре года, а самый молодой — великий князь Михаил, всего на два года старше Мишеля. Он бодр, свеж, и пока Татищев, готовясь к допросу, перебирал бумаги, великий князь вперил в Бестужева сверлящий недобрый взгляд. Но нет, далеко ему до братца — более злобен, но мелкотравчат. Чувствуя на себе взгляды других членов Комитета, Бестужев, однако, не отрывал глаз от великого князя, и тот не выдержал, отвернулся. «Так-то вот! Уж если я не дрогнул перед твоим братом императором, то перед тобой и подавно!» — подумал Бестужев.
— Когда и кем вы были приняты в тайное общество? — послышался голос Татищева. Бестужев начал было говорить о Чернове, но великий князь перебил его, сказав, что им известно, когда и кем принят он, и они спрашивают лишь для того, чтобы убедиться в чистосердечии Бестужева. Мгновенно прикинув, что вряд ли кто мог сказать об этом, кроме самого Торсона, он назвал его.
— Наконец-то, — удовлетворенно сказах! Чернышев. — Только зачем было ссылаться на покойного Чернова?
— Единственно для того, чтобы не погубить Торсона, у которого на попечении мать-старушка и сестра.
— Почему вы отказались от исповеди? — спросил Татищев.
— Как, он не пустил к себе священника? — очнулся от дремы Голенищев-Кутузов.
— Пустил, пустил, — успокоил его Голицын.
— Речь шла не об исповеди, — ответил Бестужев. — Нельзя же путать божье с…
Он не успел подобрать нужное слово, а то бы сказал что-нибудь излишне резкое, но, к счастью, его перебил Голенищев-Кутузов.
— Смотрю на него и думаю, верит ли он в бога, есть ли хоть что-то святое в его душе?
«Господи милосердный! — вздохнул про себя Бестужев. — И кто говорит о святости?» Чтобы дело снова не дошло до конфуза, Татищев поспешил задать новый вопрос.
— В чем заключалась цель общества? Как вас вовлекли в оное?
— Цель — введение конституции. Вовлекли же меня тем, что государство приходит в упадок и что истинно любящие свое отечество должны воспротивиться этому.
— Подумать только — «истинно любящие отечество», — передразнил Левашов. — Кого еще из любящих отечество вы можете назвать?
— Из членов общества я знаю лишь Рылеева, Торсона и брата Александра.
— А Николай и Петр? — спросил Потапов. — Неужто вы не знали, что они в обществе?
— Я вижу, он ничуть не раскаивается, — вздохнул великий князь, — на него даже не подействовали слова матери, которой мы дозволили написать ему. А вот ваш брат Александр ведет себя благоразумнее. И за это с него сняли железа.
