— Байрон, Гете, Шиллер оттого и вознеслись выше многих, — сказал Грибоедов, — что их гений равнялся их учености.
Когда Грибоедов спросил, пишет ли он и его младшие братья, Михаил ответил, что считает литературу своим призванием, а братья Петр и Павел тоже пробуют перо. И, воспользовавшись случаем, показал свой очерк о наводнении в Петербурге. Грибоедов не стал брать рукопись домой, а начал читать прямо у постели Бестужева. Читая, он то и дело покачивал головой и, закончив чтение, назвал описание потрясающе верным. Тут Михаил узнал, что Грибоедов едва не погиб во время наводнения. И если бы не Одоевский, он не сидел бы сейчас здесь. Когда он спросил, не пытался ли Михаил опубликовать это, тот ответил, что попытка была пресечена на корню: морской министр де Траверсе заявил, что в описании слишком много истины…
— Зачем же было показывать? Надо ставить перед фактом! Впрочем, что это я? — усмехнулся Грибоедов, махнув рукой.
Заговорив как-то о «Горе от ума», он мрачно сказал, что вряд ли увидит комедию опубликованной, и неожиданно улыбнулся:
— Однако театральное училище взялось поставить пьесу.
Мишель знал об этом от брата Александра, который бывал на репетициях вместе с Грибоедовым. Как радовались они, видя героев комедии в лицах! Костюмы у актеров были неважные, и Саша предложил для исполнителя роли Скалозуба свой мундир. Однако официальный шпион театра, числившийся реквизитором, донес о репетициях графу Милорадовичу, и тот объявил грозный фирман. Так Грибоедову и не удалось увидеть своей пьесы, даже в ученическом исполнении.
Но все это — репетиции и запрет постановки — было позднее, а в те дни, когда Грибоедов навещал Михаила, они говорили не столько о пьесе или бедах государства, сколько о литературе, музыке.
Странно было слышать из уст этого энциклопедиста, музыканта, знатока пяти европейских, а также персидского и арабского языков, что он не успевает работать и следить за тем, что происходит в науках, изучать их, чтоб не отстать от жизни.
— Время летит, а я еще ничего не сделал для словесности.
— Зачем грешить против истины? — возразил Мишель. — Вы человек Возрождения.
Однажды Грибоедов задержался у Рылеева после того, как разошлись все чужие и остались только члены тайного общества. «Неужели он посвящен в наши дела?» — подумал Бестужев. Споры, разговоры, по обыкновению, шли острые, и когда за полночь дом покинули последние гости, Мишель спросил Рылеева о Грибоедове, а тот коротко ответил: «Он наш». Бестужев обрадовался этому, но тут же выразил обеспокоенность общением Грибоедова с Булгариным. Рылеев ответил, что и его беспокоит эта связь, он даже имел особый разговор, но, несмотря на предостережения об опасности и ущербе репутации, Грибоедов наотрез отказался рвать с Булгариным, дав понять, что общается с ним «из медицинского интереса». Но дело конечно же было не в этом. Странно, но лишь Булгарину удалось опубликовать в «Русской Талии» часть пьесы Грибоедова, разве может автор забыть такое.
