— А в Пешавар, — нагнувшись почти к самому лицу Николая, прошептал тот, что назвался Игорем Волошиным. Привозили в какой-то огороженный высокой стеной дом. Там с нами, по очереди, и говорил какой-то американец.
— Почему ты решил, что он американец?
— А потому что он по-английски говорил с каким-то пакистанцем в военной форме. Тот часто появлялся в комнате, где с нами беседовали, — бросил реплику Петров.
— Да подожди ты, — цыкнул на него Волошин, — не перебивай. Так вот, этот американец нас расспрашивал, откуда мы родом, где служили, кто командир части, его заместители. Мы отвечали, что в части недавно, и поэтому ничего не знаем. А что Семен рассказывал ему, нам не известно. Он вообще с нами мало общался. Видимо не может простить, что из-за нас, молодых, оказался в плену…. А американец этот, каждый раз обещал помочь нам найти себя в новых для нас условиях…
— Понятно, ребята, — прервал их повествования Николай, — а как вы на это реагировали?
— Как реагировали? Ну, я, например, просил, чтобы о нас узнали в Советском посольстве, — да и Васька с Семеном тоже об этом ему говорили, — Волошин кивнул в сторону Петрова. И еще, — несколько поспешно добавил он, словно оправдываясь: «Нам предлагали выехать в Америку или в Канаду, но мы с Васькой отказались. А за Семена ничего сказать не можем».
— Все понятно, ребята, — снова остановил их Николай, — и глубоко вздохнув, сказал, поднимаясь на ноги, — рад был с вами познакомиться. Только не будьте такими доверчивыми и откровенными со всеми. Вы действительно сейчас в других условиях. Правильно это подметил ваш американец…
— Он не наш, — обиделся Петров.
— Ладно, ладно, не обижайся, — Николай коснулся рукой его плеча, — это я так, к слову. Но вы действительно еще до конца не поняли, где вы находитесь, и что вас ожидает…. Да, кстати, а сержант вам говорил, что думает сбежать?
Оба ответили отрицательно.
Николай заметил, что разговор еще не закончен, и, пожелав спокойной ночи, отправил обоих отдыхать.
Он долго лежал с закрытыми глазами и думал о том парнишке, который набрался мужества, и совершил побег. Было и радостно и тревожно. Радостно оттого, что люди не сломлены, и готовы пойти на все, чтобы получить свободу. Примером этому, и послужил побег их соотечественника. И в то же время, именно от понимания опасности, которая подстерегает всех, а большей степени его, взявшего на себя ответственность за жизни товарищей, Николая охватывало волнение, которое неприятной ледышкой возникало где-то внутри. Это волнение было особенное — от него веяло реальной могильной прохладой. И не потому, что Николай трусил и боялся неизвестности, которая ожидает их всех. Нет. Он не трусил и не боялся. Он взвесил все. Терять было нечего. Реальность бросила им вызов — они его приняли…
