Я. Книга-месть | страница 12



Я крестовых походов против скептиков и маловеров не организовывал, а step by step, не торопясь, опрокидывал мнение обо мне как о дегенерате неожиданными поступками.

На смерть маленького гения Игорька Сорина из «Иванушек Интернешнл» я снял фильм (режиссер Сергей Дерябин), объясняющий магию его имени. Фильм внес смущение в телевизионную среду, отказывавшую мне в доверии, демонстрировавшую меня.

Я показал фильм в клубе «Кино» (одном из самых модных тогда), и, сколько помню, люди яростно хлопали и негромко плакали.

«Сохрани на холодные времена
Эти слова,
На времена тревоги».

А я фильм про Сорина сохраню, детям покажу.

(Он был – утверждаю – гением.)

Фото: Катя Гайка

То был летний вечер, мы с другом Витковским перекусили в городе, поехали к Сорину, к тому моменту гению-анахорету, наверное, самому харизматичному артисту из всех, кого я видел (по крайности, мало найдется равных ему).

Он был один в квартире-студии, там везде валялась масса книг, дисков, фотографий, скомканных листков. Разумеется, пахло травой.

После кончины объявился миллион свидетелей, утверждавших, что ИС нюхал и кололся.

Я видел его странным, но утверждать…

Я знаю одно: Он был Маленьким Гением!

И если б История была подругой условному наклонению, он был бы сейчас Принцем, Ленни Кравитцем, Яном Брауном, хрупким Синатрой, наш маленький Сорин, оставивший нас одних наедине с нашими слезами и мыслями о хорошем.


…Многих 90-е погубили, по мне, они были целительными.

Дело в отношении. Для одних лампа струит свет, другим режет глаз.

Меня они – при всем наружном безумии – дисциплинировали. Говорю же, исцелили от зазнайства.

Я как будто специально нарывался, ломал дрова, в чем очень даже успел.

Я маниакально много работал, не зная устали, не ведая депрессий, педантично, шаг за шагом осваивая ремесло.

В часы усталости духа я всегда нежно вспоминаю эти годы, которых лучше не будет, и не надо.

Я написал тогда столько многозначительной мути! Смешно: еще полагал себя изрядным сочинителем.

Да и сейчас, если с умом, можно многое извлечь из давно осевшей пыли. Чтоб поздние, нынешние поступки и писания не обвисали дряблыми старческими мышцами.

Бог Небесный! Кем бы я был, кабы не 90-е? Слабаком без владения приемами полемики, иронии, манифеста, дюжинным квазиостроумцем, фрондером, Хлестаковым.

Я тогда определялся с Верой, и определил, что верю только в себя.

Отрицал эвфемизмы, это теперь только так изъясняюсь.

Был стремительным.

Хотя, по-моему, таковым и остаюсь.