— Вы от меня чего ждете? Скажу я: «Нет, это не он», — значит, я там шуровал, только с кем-то другим. А если я скажу: «Да, тот самый», — значит то же самое, опять же я там отметился. Не-е, мне мистер Страсбургер все растолковал про ваши уловки. Вы еще спросите, перестал ли я жену колотить. — Он ухмыльнулся. — Все, что я скажу, это что меня там на дух не было. И откуда мне знать, тот это парень или не тот. Перво-наперво я сам не тот парень. — Для убедительности Гейтс стукнул себя кулаком в грудь. — Сначала первого парня найдите, а потом про второго толкуйте.
Он еще раз мило улыбнулся. Чуть заметно.
— А вот еще скажу я вам, и сейчас, и потом повторю, как на духу, что я этого парня за всю жизнь в глаза не видел.
Лейтенант тоже мило улыбнулся.
— И вас на Фаррагат-стрит в тот вечер не было? И к убийству сержанта О'Нейла вы отношения не имеете?
— Правда ваша, начальник. Золотые слова, — безо всяких улыбочек кивнул Гейтс.
Уильям Гейтс медленно поднялся на ноги. Спокойно, уверенно, как обычно. Обтер ладони о штаны, как будто собирался кому-то пожать руку. Последнее рукопожатие — со смертью.
Не особенно-то он ее боялся. И не потому, что храбрец. Фантазии не хватало. Если поразмыслить, то всей жизни у него остается не больше десяти минут. Но Гейтс жил текущим моментом, и так далеко вперед не заглядывал. Не мог представить себе смерть, а потому и не психовал попусту, как иные на его месте.
Но что-то его все же заботило. По наморщенному лбу сразу видно.
— Вы готовы, сын мой?
— Готов.
— Обопритесь на меня.
— Не надо, отец. Ноги держат. Тут близко, осилю.
Он вовсе не шутил.
Вышли из камеры смертников.
— Слышь, отец, тот парень, Северн, — торопливо забормотал вдруг Гейтс, — он за мной через пять минут. Я-то ладно, я за дело. Я чего не признавался — думал, отсрочка или помилование выйдет… Я О'Нейла порешил. Но второй парень, мой подручный, это никакой не Северн. Слышь, отец? Второй парень — Донни Блейк. А Северна этого я в жизни не видал, пока не влип. За ради Бога-душу-матери, скажи им, отец, извини, что ругаюсь. Пять минут еще осталось.
— Почему же ты так долго медлил, сын мой?
— Я ж говорю, помилование… И я сказал надзирателю. Похоже, он мне поверил, да кто он для них, для начальства-то… Скажи им, отец! Тебя послушают. Ты мне веришь. Мертвые не врут!
Голос его зазвучал громче.
— Скажи, чтобы не трогали того парня! Не было его там, не было!
И священник впервые в жизни услышал самую странную последнюю просьбу от осужденного на пути к месту казни.
