Узун, к которому они теперь мчались, был небольшим пологим овражком в дальних предгорьях, на дне которого с незапамятных времен бил кристально чистый прохладный родничок. Такие крохотные оазисы, покрытые нежной зеленью невысокой травы, густым колючим кустарником, редкими деревьями, кое-где встречались в выжженной беспощадным солнцем пепельно-желтой прикаракумской степи, окаймленной с юга шорами, а с севера — безбрежным морем песков. Неброская их красота радовала глаз, как ласкает взор моряка зеленый островок, выросший на горизонте после многодневного однообразного плавания. За десятки километров из глубины Каракумов мчались сюда на водопой грациозные джейраны, забредали иногда кабаны и другие животные, обитающие в этих краях. Открыл это местечко Ачилов случайно лет пять назад, в одну из своих дальних поездок. И долго пребывал в абсолютной уверенности, что о роднике мало кто знает. Звери чувствовали себя здесь в безопасности.
Но вот однажды, полтора года назад, заглянув на Узун, увидел Ачилов то, чего боялся, — беспорядочные следы сапог, несколько остропахнущих горелым порохом гильз от охотничьего ружья, пятна крови на траве. Нетрудно было представить себе, что здесь произошло темной ночью. Колотнулось больно сердце, потемнело в глазах.
— Кто?
С тех пор этот вопрос стал чуть ли не главным в его жизни.
Три раза устраивал Ачилов на Узуне засады, подбирался сюда ночами с погашенными фарами. А раз пешком отмахал километров пятнадцать через пустыню, чтобы себя шумом мотора не выдать, — и все напрасно. Никак не удавалось встретиться лицом к лицу с браконьерами, словно кто-то их предупреждал о вылазках охотинспектора. Но всякий раз, бывая на Узуне, видел Ачилов их страшные следы.
— Добавь еще, — умоляюще попросил охотинспектор.
— Рад бы, но большего от нашей старушки не добьешься, — невесело пошутил шофер.
В этот миг открылся Узун — пологая узкая лощина длиной километра в два. Виктор затормозил, «газик» осторожно, словно нащупывая тропу, пополз вниз, громыхая плохо закрепленными канистрами и железным инструментом, и наконец остановился.
Узун был пуст. Мирно журчал блестящий, в ладонь шириной ручеек, извиваясь между приземистыми, пышно разросшимися кустами. Сумеречный предвечерний свет скрадывал пространство. От далеких гор тянуло прохладой.
Ачилов тяжело спрыгнул на землю, уставшее после долгой тряски тело плохо слушалось. Подтянул повыше спустившиеся голенища брезентовых сапог и неторопливо пошел вдоль берега, поглядывая по сторонам. Виктор, шагавший рядом, не выдержал, вздохнул:
