Я повалилась на пол и лежала, прожигая взглядом потолок чердака, словно потолок своей кельи, словно саму вечность. В воздухе разливался бледный прозрачный свет. Я томилась по своему любвеобильному исповеднику. Я томилась по свободе, по воле, по божественному откровению. Я пылала изнутри. «И я тогда пустился в Карфаген, пылая»[28]. Теперь понятно, такой жар ничего не стоит принять за истовую набожность. Или наоборот?
«Нел, — пропищал тонкий голосок разума, — давай-ка вставай и спускайся к столу».
— Это невероятно! — воскликнул Маттео. — Совершенно невероятно!
Его переполнял восторг.
— Знаешь, я догадывалась, — вставила Люси.
— Посмотрите! Этот пейзаж, эти деревья, мост, городок, небо, эта женщина! То ли эскиз к «La Tempesta», К «Буре», то ли чья-то копия, но такое сходство, абсолютно явная цитата, миниатюра, даже, возможно, пробный вариант. Поразительно!
У Маттео дрожали руки.
Ларец Клары стоял перед нами на столе. Люси вынесла его после так называемого ланча. Маттео, в самом радужном настроении, воодушевленно рассказывал о Том, как продвигаются дела с фреской, однако, глядя, какой восторг обуял его при виде шкатулки, я бы сказала, что до этого он был вялым и равнодушным.
— Это из сундука? Тоже из сундука? — запоздало уточнил он.
— Я его сама проморгала. Наверное, тот сундук распаковывала Пиа, а она так увлеклась одеждой, что не заметила. Когда мы с Люси туда поднялись, сундук стоял закрытый.
— Боже мой! Господи! — приговаривал Маттео.
— Маттео, — вмешалась Люси, — ты имеешь в виду ту «La Tempesta», что в Академии? Джорджоне собственной персоной? Другой вроде бы нет? Я сама так и подумала.
— Собственной персоной — или кто-то, не уступавший ему в мастерстве, только я не представляю, кто бы это мог быть, разве что у нас тут сам Тициан. Но с атрибуцией «Бури» все четко и ясно, и это одна из величайших на свете картин. Боже мой! Невероятно!
Мы посидели в молчании, не отрывая взгляда от завораживающей шкатулки.
— Если это Джорджоне, при чем тут буква Z? — спросила я. — Люси разглядела на камне крошечную Z. И письмо из шкатулки тоже подписано Z. Люси высказала мысль, что, наверное, этот Z сделал и саму шкатулку.
— Письма? Там были письма?
Маттео снова пришел в лихорадочное возбуждение.
— Да, письма и еще кольцо с жемчужиной и локоном. А еще кисти.
— Кисти!
Маттео всплеснул руками. Никогда еще не видела его настолько итальянцем.
— Мы тебе все покажем, — пообещала Люси, — но как быть с этим Z?
