Это были шутливые утверждения, но Орленов слышал в них затаенную боль. Вера не могла простить Павлу, что он загубил свою первую диссертацию. А Орич, словно и забыв об этом, безмятежно пользовался нечаянным отпуском, выпавшим ему из-за отсутствия директора. Приехав на остров, он даже не поинтересовался лабораториями филиала, будто раз навсегда решил, что станет заниматься только тем, что предложит директор. Понятно, почему Вера волнуется. Так можно прожить всю жизнь, не сделав ничего, чтобы оправдать свое бытие. А Райчилин, должно быть по совету Улыбышева, не очень торопил новых сотрудников.
Впрочем, Орленова и не надо было торопить. Ему самому не терпелось поскорее взяться за дело. Он задумал уже несколько интересных опытов по использованию токов высокой частоты, и теперь ему надо было только получить санкцию директора.
А пока он знакомился с новыми товарищами — «островитянами». Ведь ему теперь жить их интересами, а они станут делить с ним его заботы и идеи. Одно только было непонятно: в институте он подходил к товарищам просто: «Над чем работаете? А, очень интересно! Но есть еще такой вариант…» — и человек прислушивался, стремился узнать больше, точнее, не стеснялся рассказать и о неудаче, зная, что получит и дружеский совет и помощь. Здесь же этот путь почему-то не приводил к желанным результатам. Некоторые из коллег смотрели на Орленова испытующе, настороженно, отмалчивались, как будто боялись его. Другие, видно, ждали, как он покажет себя, чтобы определить свою позицию. И лишь немногие были искренне рады тому, что в филиале появились новые научные работники, со своими мыслями и темами, что, так сказать, «нашего полку прибыло…»
2
Не только Орленов заметил, что переживает некий «испытательный срок». Как-то об этом заговорил с ним и секретарь партийной организации филиала Горностаев.
Константин Дмитриевич Горностаев руководил лабораторией электрификации животноводства. Высокий, широкоплечий, лет шестидесяти, человек этот выглядел так, будто сердит на весь мир. Брови нахмурены, на лбу глубокие морщины, чумацкие усы оттянуты вниз, причем правый казался длиннее, может быть потому, что Горностаев, гневаясь на что-нибудь, начинал теребить этот ус. Только внезапная лукавая усмешка в уголках губ вдруг показывала, что он в сущности добродушный человек.
— Ничего странного в этом нет, — сказал Горностаев, когда Андрей намекнул ему на то, что не ожидал от коллег такой сдержанной встречи. — Люди проработали вместе не один год, так сказать, притерпелись, притерлись друг к другу. В самом маленьком коллективе бывает и недовольство и зависть. Как говорится, сколько людей, столько идей! Одни ждут от вас чуть ли не чудес, другие удивляются, как это так, только что прибыли, а уже обласканы дирекцией, третьи прикидывают, а нельзя ли вовлечь вас в свои мелкие свары и ссоры…
