В течение XIX в. теория русских всеобщих кожаных денег выросла в довольно внушительное, хотя и расплывчатое в части исторической и географической конкретности учение. По мере упрочения научных позиций археологии и нумизматики ему приходилось время от времени сдавать те или другие рубежи — главным образом в области сравнительно позднего денежного обращения XV–XVII вв. Но даже и во второй половине XIX в., когда миф о нищенской экономике Древней Руси усилиями нумизматов и археологов был основательно лишен доверия, теория кожаных денег выглядела еще прочной и проникала дажев западноевропейскую историографию, причем не всегда в лучших, наиболее осторожных своих версиях. Даже некоторые русские нумизматы пытались как-то примирить со своими данными ее положения.
Кожаные деньги — меха. Постоянным резервом, а временами и почти самостоятельным побочным течением этой теории было учение о платежной функции пушнины — «меховых деньгах». Само по себе оно не может вызывать возражений — пока, вопреки фактам, не начинает претендовать на единственность и всеобщность для всей Древней Руси с ее различными историко-географическимионами. В свете этого учения различные платежные термины летописей получали более или менее обоснованные или произвольные толкования. Куна — это во всех случаях только мех куницы, нагата — пушная шкурка с ногами, резана — обрезанная шкурка и т. п.
Кожаные деньги — «ассигнации». Сторонники кожаных ассигнаций часто обращались к этому резерву, допуская, правду сказать, большие натяжки товароведческого характера. Для них шкура, т. е. кожа животного, консервированная вместе с шерстным покровом, составляющим основную ценность, порою ничем не отличалась от кожи, т. е. совсем другого товара. Особенно охотно они вводили в ассортимент кожаных денег пушной лоскут. Мортка — была отрезанной от шкурки головкой, и даже не были обойдены уши: еще в XIX в. доказывалось происхождение названия монеты «полушка» от уха. Разумеется, помимо подобных чисто анекдотических толкований, приводились и достаточно серьезные доводы и ссылки на древние памятники письменности.
Главное направление теории и было долго «ассигнационным». Его убедительность крепко поддерживали дошедшие до нашего времени так называемые кожаные жеребья второй половины и конца XVII в., к которым мы возвратимся ниже, а основополагающее значение имело «историческое свидетельство» XIII в. — записки путешественника Рубрука на латинском языке. Перевод их на французский язык был сделан еще в XVII в. и гласил, что в южнорусских степях деньгами служили разноцветные кусочки кожи. Правильность перевода не вызывала сомнений до начала нашего века, пока новый перевод не показал, чтоРубруксал только о различных сортах пушнины. Историкам начала XIX в., хорошо знакомым с «синенькими» и «красненькими» (народное название ассигнаций), как-то удалось совершенно незаметно убедить себя, что на «разноцветных кусочках кожи» даже стояли печати.
