— Разве уже день? — спросила она приглушённым голосом.
Это был полусон-полуявь.
— Здесь всегда так, дорогая.
— А мы?
— Что мы?
— Долго здесь будем?
Мне хотелось смеяться. Но когда глухой звук вырвался из моей груди, он не был похож на смех.
— Думаю, достаточно долго. Ты против?
Её веки дрожали. Хари внимательно смотрела на меня. Кажется, она подмигнула, а может быть, мне это только показалось. Потом подтянула одеяло: на её плече розовела маленькая треугольная родинка.
— Почему ты так смотришь?
— Ты очень красивая.
Она улыбнулась. Но это была только вежливость, благодарность за комплимент.
— Правда? Ты смотришь, как будто… как будто…
— Что?
— Как будто что-то ищешь.
— Не выдумывай.
— Нет, как будто думаешь, что со мной что-то случилось или я не рассказала тебе чего-то.
— Откуда ты это взяла?
— Раз уж ты отпираешься, значит, наверняка. Ладно, как хочешь.
За пламенеющими окнами родился мёртвый голубой зной. Заслонив рукой глаза, я поискал очки. Они лежали на столе. Я присел на постели, надел их и увидел её отражение в зеркале. Хари чего-то ждала. Когда я снова улёгся рядом с ней, она усмехнулась.
— А мне?
Я вдруг сообразил:
— Очки?
Я встал и начал рыться в ящиках, на столе, под окном. Нашёл две пары, правда, обе слишком большие, и подал ей. Она примерила те и другие. Они сползали у неё на кончик носа.
В этот момент заскрежетали заслонки. Мгновение, и внутри станции, которая, как черепаха, спряталась в своей скорлупе, наступила ночь. На ощупь я снял с неё очки и вместе со своими положил под кровать.
— Что будем делать? — спросила она.
— То, что полагается, — спать.
— Крис.
— Что?
— Может, поставить тебе новый компресс?
— Нет, не нужно. Не нужно… дорогая.
Я сказал это, сам не понимая, притворяюсь я или нет, но вдруг обнял в темноте её тонкие плечи и, чувствуя их дрожь, поверил в неё. Хотя… не знаю. Мне вдруг показалось, что это я обманываю её, а не она меня, что она настоящая.
Я засыпал потом ещё несколько раз, и всё время меня вырывали из дрёмы судороги, бешено колотящееся сердце медленно успокаивалось, я прижимал её к себе, смертельно усталый, она заботливо дотрагивалась до моего лица, лба, очень осторожно проверяя, нет ли у меня жара. Это была Хари. Самая настоящая. Другой быть не могло.
От этой мысли что-то во мне изменилось. Я перестал бороться и почти сразу же заснул.
Разбудило меня лёгкое прикосновение. Лоб был охвачен приятным холодом. На лице тоже лежало что-то влажное и мягкое. Потом это медленно поднялось, и я увидел склонившуюся надо мной Хари. Обеими руками она выжимала марлю над фарфоровой мисочкой. Сбоку стояла бутылка с жидкостью от ожогов. Она улыбнулась мне.
